– А ну-ка, приятели, – от Лисовского взора не укрылась столь необычная реакция, – что тут у вас за чертовщина творится?
– Тише, тише! – замахал руками староста. – Не призывайте врага рода человеческого.
– Бог с вами. Только ж и вы не заставляйте себя за язык тянуть.
– Ну, стало быть, давно это было… – начал кузнец.
– Когда давно: той зимой или при Короле-Солнце?
– Очень давно, – вздохнул рассказчик. – Деды упомнить не могли, при каком из королей.
– Уже хорошо, – хмыкнул Сергей. – Мой дядя видал, как барин едал?
– Тогда этот замок еще целехонек стоял. – Деревенский староста ткнул в живописные руины. – Его, стало быть, Новый Хозяин построил.
– Что за Новый Хозяин?
– Имя его в те времена называть боялись, а после оно и вовсе забылось, так и повелось – Новый Хозяин.
– Он ведь почему Новый, – перебил соседа кузнец, – до него другой был, и замок, говорят, тоже другой стоял, куда меньше этого. А этот сеньор, не приведи Господи, прибыл издалека, от берега моря. Сам приехал и с ним жена. Говорят, что красавица, каких свет не видывал. Да только в селе хозяйку никто так и не рассмотрел – она всегда ходила закутанная во все черное с головы до пят и все молчала. Сначала думали, может, немая, и только потом услышали, как она поет, сидя в башне.
– В смысле, она сидит в башне, а вы здесь слышите, как она поет? Она ж не набатный колокол.
– Ясное дело, не колокол, а только везде слышно было. И голос вроде негромкий, а такой зовущий-зовущий, что обо всем забываешь и идешь на него.
– Ну-ка, дальше что было?
– А дальше Новый Хозяин прежнюю башню снес и вот эту громадину поставил. Много работников здесь трудилось, замок быстро строился. Деды говорили, что старики припомнить не могли, чтоб так быстро этакую твердыню возвели. А когда работу закончили, то в одну ночь все строители вроде как исчезли. Хотя из тутошних никто не видел, чтоб они куда уезжали или пешим ходом шли. И зажил Новый Хозяин с женой в этом замке. Слуги у них свои были, из деревни никого не звали. Да что уж, слуги тамошние, что при хозяевах состояли, даже на сеновал с девками не бегали.
– Ну, это, конечно, подозрительно. Буквально Содом и Гоморра, – хмыкнул Лис.
– Зря вы так, господин офицер, – покачал головой кузнец. – Ежели мужчина до девок не охоч, то, стало быть, он супротив Божьего промысла идет. Оно ж для чего Всевышний красоту такую сотворил? Вот и выходит, их не любить – Творца Небесного не уважать.
– От темы не отвлекайся, богослов доморощенный.
– Так я и говорю, все вроде тихо было, и вдруг люди пропадать начали. А потом одного утопшим нашли, другого. Деревенские видели порой, идет путник своей дорогой, идет, значит, насвистывает себе что-то, в ус не дует. Вдруг резко оборачивается – да плюх с берега в омут головой. И все, поминай как звали! Жутко людям стало: что ж оно так-то, ни с того ни с сего – и жизни себя лишить. А потом и вовсе мертвяки из воды полезли. Бывает, утопнет кто, его поищут-поищут и не найдут. А ровнехонько через тринадцать дней, самой ночью, является утопший на свой двор. Вместо волос – тина, глаза пустые, на руках-ногах раки висят – жуть, одним словом. Вот стоит он, такой страшный, у дверей на пороге и зовет, стуча зубами: «Пустите, мол, холодно мне». Те, которые на голос по первости открывали, все сплошь жизни лишались. Мертвяки их душили безо всякой пощады. А если удерживались, молитвами от себя демонов ночных отгоняли, то до третьих петухов вражий прислужник у дверей стоял, а потом уходил.