Конечно, можно надеяться, что плетущиеся в обозе завоевателей братья казненного монарха предъявят свои права на трон. Но, как показывает история, пусти англичан с германцами во французские угодья – и от державы, собранной Генрихом IV, останется пара огородов, да и то если звезды в небе удачно встанут. А прибавить сюда Италию, только-только умывшуюся кровью, да Испанию, всегда готовую оторвать кусок у разъевшегося соседа… Одним словом, война даже за «французское наследство» может стать очередной столетней, но только на этот раз с куда большими жертвами.
Возможен и другой вариант – тот, о котором мечтал расстрига-епископ Шарль Морис де Талейран. Карманный монарх на восстановленном троне, и вся Европа, как огромная тарелка, – на столе бывшего преосвященства.
Конечно, можно довериться гению Наполеона. Учитывая его способности, можно было не сомневаться: если судьба оставит его в живых, он вернется из Египта и захватит власть. Но это очередные сотни тысяч убитых, опять разрушенная Европа, сожженные города России – слишком высокая цена для удовлетворения амбиций даже первейшего из гениев.
Как я мог объяснить этому человеку, на каком перепутье стоит нынче Франция? По сути, всякий выбор вел в бездну, разница была лишь в том, какой пейзаж открывался из конечной точки.
– Я пришел сюда, чтобы помочь вам. – Мои слова прозвучали глуховато и, пожалуй, неубедительно. Во всяком случае, де Батц недоуменно хмыкнул:
– Помочь? Забавно. Но почему не тогда, когда во главе пяти сотен верных дворян я хотел отбить короля Людовика в день казни? Мне так и не удалось выяснить имени предателя, но всех наших арестовали в тот самый день на рассвете, и когда я на площади крикнул: «Вперед, за короля!» – никто не ответил мне. Слава богу, свист и улюлюканье заглушили клич. Я чудом выбрался из толпы, жаждущей крови.
Почему не тогда, когда я пытался освободить нашу благородную королеву, да отсохнут руки у того, кто осмелился отрубить голову этой замечательной женщине? Я видел, как она вела себя в суде, когда никчемные твари в трехцветных лентах, точно быки на майской ярмарке, обвиняли ее в таких омерзительных гнусностях, что наш дофин, услышав столь низкую клевету, онемел от потрясения. Она была истинной королевой, и одного взгляда на нее, истерзанную, замученную низкой мстительностью ревнителей братства и справедливости, было довольно, чтобы понять, кто в зале суда истинный человек, а кто – одичавший пес, возомнивший себя вершителем судеб. Вся эта революционная мразь от осознания собственной никчемности ерзала на стульях так, что едва не протерла их насквозь!