Лис внимательно глядел на вошедшего в раж корсиканца. Он знал, что, выкинутый из родной земли бандой повстанцев, тот искренне считает Францию своим домом и сейчас не лукавит.
– Вы, – наконец тихо выдохнул он, – вы, мой генерал. И если вас и впрямь заботит законность власти, маленький дофин станет вашим знаменем. А что до кровопролития, – если предчувствия не обманывают меня, в Париже оно уже началось.
Ничто так не дискредитирует планы, как их реализация.
Борис Крутиер
Ждать пришлось долго. Не думаю, что Жан де Батц забыл про меня, но с ответом он не торопился. Прошло двое суток, мы с Софи продолжали сидеть почти взаперти, имея возможность лишь прогуливаться в заросшем дворе под бдительным надзором воинствующей братии. За это время я успел рассмотреть аббатство более детально. Затерянное в густом дубовом лесу, оно давало прекрасную возможность уединенной жизни вдали от чужих глаз. Как мне представлялось, гарнизон его состоял примерно из шести десятков шуанов, неплохо вооруженных и даже при двух небольших пушках. Стены обители, возведенные, должно быть, в самом конце XIII века, напоминали крепостные. Даже от воинства вооруженных демонов у монахов был неплохой шанс отбиться. Мне ничего не было известно о запасах продовольствия и воды, но завтраки и обеды, которые нам доставляли, всякий раз были обильны, хотя и незамысловаты.
Я пробовал заговорить с «настоятелем», выведать планы де Батца. Но тот лишь удивленно взглянул на меня и пожал плечами. Неведомо, чего дожидался потомок лейтенанта моих пистольеров – каких-то вестей или дополнительного знака свыше, но часы тянулись за часами, ожидание становилось все более тягостным.
К исходу третьего дня немногословный предводитель местной братии наконец возник в нашей келье со словами: «Ваша милость, вас ждут». Сказать, что я обрадовался, – ничего не сказать. У меня было что сообщить де Батцу. Я знал, что возвращающийся из Александрии генерал Бонапарт, пусть и с молчаливым, но все же одобрением, встретил слова Лиса о возвращении дофину законного трона.
Велев «Гаспару» не отлучаться, что могло показаться странным, но, зная способности мадемуазель Готье, не было лишним, я отправился вслед за настоятелем. Мы были еще в коридоре, когда туда вбежал один из «монахов» со словами: «Монсеньор, солдаты окружают монастырь!»
Бог весть чем занимались до революции смиренные клирики этой обители, но сейчас действовали они без суеты, организованно и чрезвычайно деловито. Будто им не реже пары раз в неделю приходилось отражать нападения. Часть бойцов с оружием в руках заняли места на штурмовой галерее, несколько человек готовили к бою орудия, остальные подпирали бревнами и заваливали камнями ворота, готовили перекрытую с флангов баррикаду на расстоянии пистолетного выстрела от входа. И кажется, никто, кроме меня, не слушал доносившихся из-за стены громких слов зачитываемого приказа: «Тем, кто добровольно сложит оружие, будет сохранена жизнь. Остальные подлежат уничтожению как разбойники и роялисты».