– Мою мать? – эхом произнес он тихим ужасным голосом. – О, да, я часто думаю о ней, Эмма. Думаю – и надеюсь, она уже в аду. Вы думаете, мой отец был самодуром? Так думало про него общество, но они не знали моей матери. В сравнении с ней он был мягким и сговорчивым человеком. Она любила его до безумия и восхищалась им; а поскольку я, единственный ребенок, был так непохож по характеру на отца, она презирала меня. Пока была жива, она без устали и без жалости пыталась найти во мне повторение отца – но ей это не удалось. Я оставался несвободен от нее вплоть до дня ее смерти.
Оливер глядел не на меня, а сквозь меня, как будто пытался разглядеть что-то в прошлом. В уголке его рта показалась пена, а голос стал монотонным. Он замолчал, и взгляд его утратил бессмысленность. Через некоторое время он вновь взглянул на меня и резко рассмеялся:
– О, да! Я не забыл мою дорогую мать. В этом вы можете быть уверены, Эмма. – В его голосе послышалось ликование. – А поскольку вы – очень отчаянный, очень смелый характер, я предпринял шаги для своей защиты. Вы также можете быть в этом уверены.
– Защиты? – переспросила я. Во мне в тот момент ничего не осталось, кроме беспросветного отчаяния. Теперь я догадывалась, что стояло за желанием Оливера причинить мне боль и унижение. Но мне уже не было дела до причин: я знала, что никакая мольба с моей стороны не тронет его. Что касается его замечания о том, что он сумеет защитить себя, то этого я не понимала.
Он достал из ящика стола какую-то бумагу и вручил ее мне.
– Прочтите и запомните это хорошенько, Эмма, – сказал он. – Это копия заверенного печатью завещания, которое я поручил своему адвокату вскрыть в случае своей смерти.
Будто во сне, я взяла из его рук бумагу и попыталась сосредоточиться, чтобы осознать написанное.
«Коммисару полиции.
В случае моей смерти при странных или загадочных обстоятельствах умоляю проявить всяческое милосердие по отношению к моей дорогой жене, Эмме. Моим истинным желанием является прекращение расследования по делу.
Я глубоко люблю жену – поэтому, узнав о неодолимом ее желании стать единоличной хозяйкой и владелицей моего состояния, испытываю не гнев, а только печаль. За исключением этого овладевшего ею навязчивого желания она находится в совершенно здравом уме и выполняет свои обязанности безупречно. Во многих отношениях она искренне предана мне, и я молю лишь о том, чтобы этот аспект ее души преодолел темные и недостойные желания.
При любом стечении обстоятельств моя любовь столь глубока, что я желаю ее счастья и безопасности несмотря на все, что может выпасть на мою долю – и на этот случай я излагаю просьбу, содержащуюся в первом абзаце данного письма.