«Все равно мне не нравится скрывать от него свои похождения. Ну ладно, а для выдвиженца в чем урок?»
«Не совсем урок. Мне нужно знать, как Кислицын отреагирует. Использует материал или нет».
«Зачем?»
«Он все еще темная лошадка. Мне не ясны его реакции. Я просто исследую его».
«Так к гадалке не ходи, использует. Ради дружка-то…»
«Не все так просто. Во-первых, непонятен уровень его дружеских чувств к Бирону. Во-вторых, он понимает, что переданный Шварцману компромат означает заявку на свою игру – подсиживание, нашептывание, подставы, союзы за и против… Одно это восстановит против него многих. В том числе, возможно, и самого Шварцмана. И то, что в итоге он продвинет немца, вызовет неприязнь антишвабов, которыми Канцелярия просто кишит. А в таких играх не только ты бьешь, но и тебе прилетает. И стоит только ему лишиться поддержки Хранителей…»
«Тогда я запутался. Какой вариант лучше? Если он отдаст конверт или если не отдаст?»
«Ты же сам ему сказал – нет ни хорошего, ни плохого варианта. Я просто его изучаю. Нужно знать, как он ведет себя в определенных ситуациях».
«Зачем?»
«Сиё тайна великая есть. По крайней мере, сейчас».
«Извини. Дела Совета?»
«Совет ни при чем, да и нет у него никаких секретных дел. Любые тайны Суоко организует по собственной инициативе и вопреки уставу. Речь о моей личной надобности. Но я и в самом деле пока не могу рассказать, зачем. Еще раз могу заверить: я не прошу ни о чем, что ты отказался бы сделать, зная правду».
«Я верю».
«Спасибо, Тилос. И не забывай, что у нас через три часа тренировка».
«Джао, я тебя не слишком напрягаю? Одно дело – изредка, и совсем другое – через день, как в последнее время».
«Все в порядке. Я очень давно никого не учил, так что с удовольствием восстанавливаю навыки. До встречи».
«Конец связи».
Ночные гости ворвались в полицейский участок без предупреждения. Дежурный сержант, открывший рот для резкого окрика, так и не успел издать ни звука. Негромко хлопнули выстрелы. Переступив через труп, предводитель налетчиков деловито перелистал журнал учета задержанных до последней страницы, остановившись взглядом на одной из фамилий. Захлопнув книгу, он молча двинулся по коридору к камерам, откуда доносился нестройный храп и тяжелое дыхание арестованных. Прочие остались у входа, расположившись по бокам двери.
За решетчатыми дверями не спал только один – худой дядька средних лет в кожанке, с мешками под глазами. Встрепенувшись, он потянулся к подошедшему к решетке человеку в маске.
— Слушай, брат! — торопливо зачастил он. — Я ни при чем, они сами фуру тормознули! Они уже знали, где копать! Я ничего не сказал, в несознанку ушел…