В очередной раз бросив на него взгляд, она была поражена выражением искренней радости на его лице. Куда привычнее была маска равнодушия, досады или отвращения, будто навек приросшая к нему. Но сейчас его глаза светились ничем не омраченной добротой, и весь облик его излучал чистую и открытую приветливость. Как приятно было на него смотреть! Конистана можно было смело назвать красивейшим из всех ее знакомых. Его черные брови были круто изогнуты, лицо отличалось благородной лепкой, на подбородке виднелась очаровательная небольшая ямочка. У него был орлиный нос, и хотя Эммелайн частенько приходилось видеть, как злобно раздуваются в гневе его ноздри, в настоящий момент этот надменный нос казался всего лишь аристократичным. Словом, Эммелайн вдруг почувствовала себя в плену у этого человека, силой навязавшего ей приглашение на вальс. Ей следовало его возненавидеть, но во время танца неприязнь странным образом смягчилась, уступив место непривычному и потому встревожившему ее ощущению теплоты и близости.
Но вскоре она заметила, что выражение его лица немного изменилось, стало более напряженным, а взгляд потемнел. Конистан крепче обхватил рукой ее талию и, воспользовавшись очередным поворотом, притянул ее к себе. Волна смущения окатила Эммелайн, она едва не сбилась с такта, но он крепко держал ее в объятиях и увлекал за собой в стремительном кружении вальса. Ее сердце забилось учащенно, а дыхание стеснилось в груди, когда она заглянула в его серые глаза. По какой-то таинственной причине она больше не чувствовала под собою ног и вообще перестала различать окружающие предметы, ей казалось, что она плывет по воздуху. Как странно! Да, она просто плыла по волнам музыки, увлекаемая рукой Конистана, чудесным образом позабыв обо всем на свете.
— Я и не думала… — пролепетала Эммелайн, сама не сознавая, что говорит. Звук ее голоса отчасти разрушил окружавшее их очарование. — То есть, я хочу сказать… что вы такой искусный танцор, лорд Конистан. Я и не подозревала… — Она отвернулась, опустила глаза и вспыхнула.
— Дело вовсе не в моем искусстве, — раздалось в ответ.
Конистан говорил низким, волнующим голосом, почти шепотом. И вместе с последним замирающим звуком вальса, эхом прокатившимся под сводами переполненного бального зала, по телу Эммелайн пробежала дрожь. Ей захотелось вновь услышать его голос. Пусть бы он говорил, чтобы его слова отдавались прямо у нее в сердце!
— Что вы имеете в виду? — спросила она, когда он легонько подхватил ее под локоть и повел сквозь толчею танцоров, покидавших площадку. — Вы так бесподобно выполняли все фигуры! Никогда в жизни вальс не доставлял мне большего удовольствия.