Его губы растянулись в улыбке, вопреки желанию. Черт, он был слабым. Это не похоть, но трудно думать о Господе, разговаривая с Лайзой.
— Она не беспокоила меня никакими предложениями.
— А давно ты ее тренируешь?
— Три дня.
— А-а, — протянула Лайза Родригес, делая что-то едва ли приличное своим ртом.
Он повернулся к ней, внезапно рассердившись. Девушка с громким именем и красивым телом слишком долго барахталась в греховных соках большого города. Она не могла понять его устремления. Ее не интересовали ни его церковь, ни его друзья, ни жизнь, которую он строил во славу Господа.
— Послушай. Я обучаю теннису. Периодически. Никто не использует меня. Я служу только Господу.
— Ого! — воскликнула Лайза. — Я совсем забыла, что нахожусь на дальнем Юге.
Она рассмеялась, однако в ее смехе прозвучала озабоченность. Мальчик с мускулами обнаружил новое измерение. А ей нравились такие.
— Так ты, значит, молишься Иисусу.
— Ты говоришь это так, словно о непристойном культе.
— Разве это не так?
— Ты считаешь, что насмехаться легко. Люди, которые любят насмешки, обычно прошли сквозь массу тяжких моментов в жизни. И ты?
Лайза не ответила, выбитая из седла этой проницательной репликой. Она почувствовала, как на ее щеках выступила краска.
— А ты что, читаешь книжки по психиатрии? А я-то думала, что Бог и психиатрия злейшие враги.
Что ж, неплохо сказала! Однако ей хотелось придумать что-нибудь и получше. Обычно парни были безопасными игрушками. А этот подколол ее.
— Если ты любишь Бога, тебе нет необходимости знать все о разных вещах. Ты сможешь их почувствовать… Какое симпатичное платье, — вдруг сказал он. Волна нежности поднялась у него внутри. Супермодель в конце концов тоже человек. Он только что увидел цвет ее психической крови.
— Благодарю, — отрезала она сердито, шагая рядом с ним. — Я в трауре. — Она лукаво поглядела на него. Вот тебе, ответный удар. Если он любит Иисуса, тогда смерть и траур слова из его жаргона, они потребуют от него заботливости и сочувствия. Особенно если речь идет о родителях.
Он остановился на окаймленной фикусами дорожке. Она тоже остановилась, почувствовав угрызения совести и что-то еще. Черт возьми! Этот Роб Санд нравился ей все больше и больше с каждой минутой. Никогда еще ей не доводилось общаться с такими, как он. В страсти и на войне все средства хороши, мелькнуло у нее в голове.
— Прости, — сказал он. Газеты явно не входили в число его развлечений. — И ты пришла сюда на прием? — добавил он с пораженным видом, прежде чем осознал, что как бы выступает в роли судьи. — Впрочем, не мое это дело…