— Нет! Не успокаивайте меня…
Клава вскочила. Судорожно вцепилась в стоящий впереди стул. Крикнула отчаянным, срывающимся голосом:
— Товарищи!..
Все повернулись к ней. Клава заговорила торопливо, сбиваясь и путаясь:
— Митя… Я хочу сказать — Павлов… Не потому говорю, что он мой муж… Нет, и поэтому тоже! — Голос ее окреп. — Виноват он. Очень виноват. Струсил. Испугался Мещерского и вот… Только он не такой, как Мещерский. Не такой! Нельзя их под одну гребенку стричь! Что же вы молчите?! Хоть что-нибудь скажите. Хоть одно словечко…
Зал загудел:
— Знаем твоего Митьку… Хороший парень, только трусоват!
— Вздор! Что Павлов, что другие — одним миром мазаны…
— Неправда! Что мы Павлова не знаем? Знаем!
— Пусть судят. Да только с понятием. Нечего его на одну доску с теми ставить.
— Здесь следователь объяснял, как эта беда с ним приключилась…
— Прокуратура поняла, и суд поймет…
— Точно. И мы еще от себя на суде выскажемся. От коллектива. Будем просить, чтоб дали условно…
— Спасибо, товарищи… — Клава разжала руки, стискивавшие спинку стула. Села. Повернулась к Дегтяреву. — Мне Митя все говорит и говорит о вас. Так хорошо говорит… — Слабая улыбка тронула ее губы. — У нас ведь скоро мальчик будет. Сын.
— А если дочь? — улыбнулся Кирилл.
— Нет, — серьезно сказала Клава. — Митя непременно хочет сына. Сказал — воспитаем настоящим человеком. Честным и смелым. И еще сказал, что с малолетства будет повторять сыну ваши слова: «Трусость и беспринципность — не лучшие черты человека»…
Они говорили тихо и все же, видимо, мешали соседям слушать.
— Помолчим, — шепнул Кирилл.
Клава кивнула головой.
Зал взорвался аплодисментами. Кто-то крикнул:
— Правильно Громов говорит! Судить надо не только тех, кто брал взятки, но и тех, кто давал. Одна шайка-лейка.
Кирилл услышал, как сзади кто-то судорожно вздохнул. Он оглянулся и увидел Лисовского.
— Добрый вечер, Семен Осипович.
Лисовский чуть слышно ответил:
— Какой же он «добрый», товарищ следователь?.. Чтоб в жизни у меня таких вечеров не было!
Сидевшая рядом с ним девушка вскочила, стала пробираться к трибуне. На ходу крикнула:
— Дайте мне слово!
— А-а, комсомольский вожак! Валяй, Даша. Говори!
Даша быстро и легко поднялась на трибуну, переждала, пока затихнет шум:
— Взяточники подрывают веру людей в справедливость! — Она взмахнула рукой, словно отрубила. — Я бы их судила как за подрывную деятельность. Без снисхождения. Такой вот Мещерский — это же мразь, товарищи! Своими руками расстреляла бы мерзавца! Да и Бережнов недалеко от него ушел. А Павлов — это уж совсем другое дело…