6
Мария Петровна умылась и причесала волосы. Ирин носовой платочек спрятала за пазуху, в лифчик.
«Будет спрашивать, скажу, не знаю, куда делся. Все равно воровкой прослыла. Одной кражей больше, одной меньше», — думала Мария Петровна.
Ирина о платке не вспомнила, но про документ не забыла.
— Паспорт!
Мария Петровна отдала.
— Садись и ешь! — приказала Ирина, наливая чай в чашку.
— Не голодна.
— Честно: завтракала, обедала?
— Просто не хочу сейчас…
— Через не хочу! Или я уйду! Две чашки чая, четыре бутерброда — пока их не съешь, никаких разговоров!
Мария Петровна покорно взяла бутерброд и откусила. Ирина пресекала все попытки к общению, пока мать не закончила с трапезой. И только тогда спросила:
— Когда к тебе придет домработница?
— Какая к лешему домработница? Откуда у меня на нее деньги? Последние пять лет живу на то, что продаю монеты из коллекции мужа, пенсия только в следующем году.
— Но ты же приняла меня за домработницу с лицом без высшего образования.
— Это… так. От стеснения. Ты совершенно не похожа на того лопоухого завхоза.
— Самое главное, что я на тебя не похожа.
— Ты похожа на бабушку. Ты очень красивая. Я родила бабушке ее двойника. То-то счастлива была.
— У вас с бабушкой много общего. Конкретно — умение принимать тяжелые решения. Ты в магазине хамоватой продавщице в глаз можешь дать, а бабушка разбирательствами могла сна лишить. Ты головы рубишь сплеча, а она медленно отрезала. И все — по справедливости, по вашей справедливости, по собственной морали. Вы, конечно, личности. Раскольниковы в юбке или наполеоны. Все остальные — букашки, твари дрожащие.
— Ты не любила бабушку? — встрепенулась Мария Петровна.
— Очень любила, не надейся. Но я всегда отдаю себе отчет и вижу, что тот или иной человек собой представляет.
— Но тогда… тогда ее… ее ты можешь простить за то, что она сделала со мной, с моей семьей, с моей жизнью, с тобой, в конце концов? Едрена вошь!
— Простить? И не подумаю. Переоценки ценностей хочешь? Не получится. Переоценка — то же предательство. Не смей меня на него подбивать! Меня бабушка любила самозабвенно. И ее любовь была как море для рыбы — без нее я бы погибла, выброшенная на берег.
— А отец?
— Папа? Он чудный, абсолютно порядочный и достойный человек. Сие означает, что он органически не способен на подлость, не может сознательно и в добром здравии нанести кому-то удар. Поэтому твоим рассказам я не верю. Бабушка — другое дело. А папа подло поступить с тобой не мог. Ты или врешь, или придумала оправдания, потом сама им поверила. Эту тему мы уже обсуждали.