— Боится она операций, — пояснила Ирина. — До ступора боится из-за предыдущего тяжелого опыта. В качестве параноидального объекта ужаса выступает бестеневая лампа.
— Какая? — переспросил Павел.
— Круглый светильник над хирургическим столом называется бестеневой лампой.
— При чем здесь лампа?
— Повторяю: у моей биологической матери сдвиг но фазе. Она панически боится смерти, не еще больше боится оказаться на операционном столе под бестеневой лампой.
— Маруся всегда была очень смелой девушкой, — тихо проговорил Николай Сергеевич.
— Она и сейчас скандалистка, каких поискать. Ругается, точно портовый грузчик.
— Да, было такое… Но ведь Маруся выросла в деревне…
— Знаю, — перебила Ирина. — Свою биографию она мне выложила.
— Ирочка, как Маруся… твоя мама отнеслась к тебе? — затаив дыхание спросил Николай Сергеевич.
— Кроме всего прочего, сказала, что у меня внешность человека без высшего образования, а также назвала меня макакой.
— Что?! — воскликнул Павел
— После того, как я сравнила ее с шимпанзе, — успокоила Ирина мужа.
— Вы… вы обсуждали приматов? — верный своим принципам гасить конфликт в зародыше, предположил Николай Сергеевич.
— В том числе и приматов.
— И что ты собираешься делать дальше? — спросил Павел.
— У нее квартира отличная. Помрет — нам достанется. Несказанно улучшим жилищные условия.
Николай Сергеевич и Павел вытаращили глаза. Это заявление не лезло ни в какие ворота и совершено не вязалось с характером Ирины.
— Ты что же? — оторопело выдавил Павел. — Так прямо и сказала матери?
— А чего с ней миндальничать? Она со мной не церемонилась. На этой оптимистической ноте, — поднялась Ирина, — я вас покину.
Она вышла из кухни. Некоторое время Павел и Николай Сергеевич переваривали услышанное.
— Николай Сергеевич, не сочтете за труд просветить меня на предмет ваших страшных семейных тайн? Или по-прежнему не достоин? — церемонно поинтересовался Павел.
— Не суди нас строго. Это было так давно, тридцать лет прошло… Но я помню Марусю как вчера… Был влюблен сокрушительно и страстно. Хотя мы не очень подходили друг другу. Маруся — активная, целеустремленная, а я — тихий книжный червь. Моя мама, Маргарита Ильинична, и Маруся совсем… по правде сказать, никак не ладили. Маруся… не была создана для материнства.
— Это ваше мнение или Маргариты Ильиничны?
— Не думаете ли вы, — от внезапного волнения Николай Сергеевич перешел на «вы», — что моя мама как-то повлияла на решение Маруси? Нет, нет, нет! — замахал руками. — Маруся сама, еще до рождения Ирочки, решила оставить нам ребенка, уйти, развестись со мной.