Снова поднявшись, он вышел на террасу и сразу же убедился, что прав. Там появилась великолепная колесница, увлекаемая стаей голубей. Терраса выходила в сад, составлявший предмет особой гордости Психеи, полный цветов, водоемов, спускавшихся по склону холма извилистых тропинок. В воздухе царил аромат апельсиновых деревьев, постоянно цветущих на Олимпе.
– Мама, – обратился Купидон к женщине в пышном бальном платье, которая спускалась с колесницы. – Я не ожидал тебя сегодня! Но ты очаровательна! Это у тебя новое платье?
– Да, – прозвучал в ответ мелодичный голос, сливавшийся с легким дуновением ветерка, который сопровождал каждое ее движение.
Слегка наклонив голову набок, Купидон любовался ее красотой и прелестью платья – из прозрачного блестящего тюля поверх плотно облегавшего фигуру золотистого и серебристого шелка. Сверкающие драгоценности в волосах Афродиты словно вторили блеску ее глаз. Уже несколько сот лет Купидон не видел мать такой довольной. Румянец играл на ее лице, глаза возбужденно блестели, и она скорее парила, чем шла.
Поставив корзину, Купидон взял ее за руку.
– Тебе снова удалось овладеть вниманием Ареса, мама? – поддразнил он, пожимая ей руку.
Афродита удивленно приподняла брови.
– О чем ты говоришь? Ты же отлично знаешь, что этого бога я давно уже забыла.
– Если тебе не удалось преуспеть в достижении какой-то твоей цели, то, по правде говоря, я не могу понять, откуда у тебя такой торжествующий вид! – улыбнулся он.
Мать, казалось, слегка смутилась.
– Я… мне… не понимаю, что ты хочешь сказать, дорогой.
– Я говорю о счастье, которым так и светятся твои прелестные черты. Это согревает мне сердце.
Венера сжала руку сына:
– Ты всегда был славный мальчик, мой любимый Купидон!
– А ты – самая замечательная мать, – отвечал он, очень довольный, что после стольких лет мог со всей искренностью сделать матери такой комплимент.
Последние годы, особенно после приключения Психеи на земле лет двадцать тому назад, когда она позаимствовала у Венеры волшебный пояс и два любовных эликсира, Венера стала добрее к невестке и проявляла больше материнских чувств к сыну. Она даже не пыталась больше обманом заманить Психею в преисподнюю, откуда та, раз перейдя границу царства мертвых, никогда бы не сумела выбраться. Похоже, Афродита наконец приняла жену сына и даже иногда намекала, что, если им суждено иметь потомство, она бы охотно смирилась с ролью бабушки.
Если бы Купидон не был так обеспокоен отсутствием Психеи, он имел бы все основания считать себя вполне счастливым.
– Что там у тебя? – спросила мать, отпуская его руку и указывая на корзину, где щенки снова подняли голодный вой.