Все молчат. Слишком уж великолепна эта картина. Мороз пробегает у нас по коже. Наконец Мюллер собирается с духом и спрашивает:
— А потом?
Хайе молчит. Затем он несколько нерешительно заявляет:
— Если бы я был унтер-офицером, я бы еще остался на сверхсрочную.
— Хайе, ты просто не в своем уме, — говорю я.
Ничуть не обижаясь, он отвечает мне вопросом:
— А ты когда-нибудь резал торф? Поди, попробуй.
С этими словами он достает из-за голенища ложку и запускает ее в котелок Альберта.
— И все-таки это, наверно, не хуже, чем рыть окопы в Шампани, — отвечаю я.
Хайе жует и ухмыляется:
— Зато дольше. Да и отлынивать там нельзя.
— Но послушай, Хайе, чудак, дома-то ведь все-таки лучше!
— Как сказать, — говорит он и задумывается с открытым ртом.
На его лице написано, о чем он сейчас думает. Жалкая лачуга на болоте, тяжелая работа в знойной степи с раннего утра и до вечера, скудный заработок, грязная одежда поденщика…
— В мирное время на действительной можно жить припеваючи, — говорит он. Каждый день тебе засыпают твой корм, а не то можешь устроить скандал: у тебя есть своя постель, каждую неделю чистое белье, как у господ; ты унтер-офицер, служишь свою службу, обмундирован с иголочки; по вечерам ты вольная птица и идешь себе в пивную.
Хайе чрезвычайно гордится своей идеей. Он просто влюблен в нее.
— А отслужил свои двенадцать лет — получай аттестат на пенсию и иди в сельские жандармы. Тогда можешь хоть целый день гулять.
От этих грез о будущем его бросает в пот.
— Ты только подумай, как тебя будут угощать! Здесь рюмка коньяку, там пол-литра. С жандармом небось каждый захочет дружить.
— Да ты ведь никогда не станешь унтером, Хайе, — вставляет Кат.
Хайе смущенно смотрит на него и умолкает. Наверно, он думает сейчас о ясных осенних вечерах, о воскресеньях в степи, звоне деревенских колоколов, о ночах, проведенных с батрачками, о гречишных пирогах с салом, о сельском трактире, где можно целыми часами беспечно болтать с друзьями…
Его воображение не в силах так быстро управиться с нахлынувшими на него картинами; поэтому он только раздраженно ворчит:
— И чего вы вечно лезете с вашими дурацкими расспросами?
Он натягивает на себя рубашку и застегивает куртку.
— А ты бы что сделал, Тьяден? — спрашивает Кропп.
Тьяден думает только об одном:
— Стал бы следить за Химмельштосом, чтобы не упустить его.
Дай Тьядену волю, он, пожалуй, посадил бы Химмельштоса в клетку, чтобы каждое утро нападать на него с дубинкой. Сейчас он опять размечтался и говорит, обращаясь к Кроппу:
— На твоем месте я постарался бы стать лейтенантом. Тогда бы ты мог гонять его, пока у него задница не взопреет.