Но был один человек, который, очевидно, решил остаться лояльным к доктору Терстону. Наш хозяин уже собрался было возразить сержанту Бифу, когда Уильямс схватил его за руку: «Доктор, как ваш адвокат, я запрещаю вам что-либо сейчас говорить. Всё это возмутительно, и мы сможем потом доказать, что этот недалёкий полицейский где-то совершил чудовищную ошибку».
Лорд Саймон немного откинулся назад. «Не на этот раз, Уильямс, — сказал он. — Я не то, чтобы в восторге от весёлой старой полиции, но признаю, что мою спесь немного сбили. — Затем он добавил, — Боже, какое это облегчение — сознавать, что хоть один раз ты был неправ! Вы не представляете, что такое монотонность непогрешимости!»
— И я тоже. Я, великий Амер Пико удовлетворён. Наконец-то и я сделал faux pas[66]. Ура, или как говорите вы, англичане, для меня это большие перемены!»
А отец Смит тихо пробормотал: «Я так рад, так рад!»
— Во всяком случае, — отчаянно заявил Уильямс, — ничего не говорите, пока мы не посовещаемся». Затем он повернулся к Бифу: «Я так понимаю, что вы не будете возражать, чтобы доктор Терстон прошёл со мной в кабинет на некоторое время пред тем, как вы… предпримите дальнейшие шаги?»
— Абсолютно никаких возражений, сэр. Полиция находится на всей территории, и никто не сможет покинуть дом. Я даю вам десять минут.
Эти двое вышли из комнаты, и сержант Биф издал неприятный звук, как если бы он цыкнул зубом, что, впрочем, скорее всего соответствовало действительности. Затем внезапно он тяжело поднялся на ноги.
— Право, не знаю, должен ли был я позволять им оставаться... — начал он.
Но его слова были грубо прерваны. Раздался звук револьверного выстрела, который, казалось, встряхнул весь дом и продолжал звенеть у меня в ушах ещё в течении нескольких секунд. Мы вскочили и бросились в холл. Дверь кабинета была открыта, и на полу, вытянувшись во весь рост лежало крупное тело доктора Терстона, его правая рука всё ещё сжимала револьвер. Над ним склонился Уильямс, и то же самое теперь сделал Биф.
— Боюсь, что в этом случае никаких сомнений в смерти быть не может, сказал Уильямс. — Должно быть, она была мгновенной.
— Как это случилось? — спросил я.
— Он провёл меня сюда, а затем спросил, оставлю ли я его на минуту одного. Он сказал, что хотел бы взять себя в руки прежде, чем разговаривать со мной. И я по-дурацки согласился. По некоторым причинам мне никогда не приходило в голову, что его намерение было именно таким. И едва я открыл дверь, чтобы выйти, как услышал позади выстрел.
— Давайте вернёмся в другую комнату, — предложил я, поскольку тело мертвеца было ужасно. На мёртвом лице Терстона было такое выражение неподдельного ужаса, что становилось невыносимо. Однако прежде, чем мы оставили его, труп прикрыли ковром, а когда все покинули комнату, Биф тщательно запер дверь.