Лёкен поднял стакан и угрюмо посмотрел на коричневую жидкость.
— Вам, наверное, кажется, что это чистейший парадокс, — произнес он. — Но по статистике, дети, пережившие сексуальные домогательства, чаще всего сами потом становятся насильниками, верно?
Харри скривился.
— Это правда, — продолжал Лёкен. — Педофилы хорошо знают, какие страдания они причиняют детям, ведь многие из них сами пережили в детстве и страх, и стыд, и чувство вины. Кстати, вам известно, что, по мнению многих психологов, есть близкое родство между либидо и влечением к смерти?
Харри покачал головой. Лёкен опрокинул стакан и перестал улыбаться.
— Это как укус вампира. Думаешь, что умер, а просыпаешься и сам делаешься вампиром. Бессмертным, с ненасытной жаждой крови.
— И с вечным стремлением к смерти?
— Вот именно.
— А что сделало вас иным?
— Все вообще иначе, Холе.
Лёкен набил трубку и положил ее на стол. Он снял с себя черный, под горло, свитер, его голый торс поблескивал от пота. Ладно сложенный, жилистый, он тем не менее был уже стар — обвисшая кожа, дряблые мышцы, — и наступит день, когда он должен будет умереть.
— Когда в моем шкафчике в Вардё нашли журнал с детской порнографией, меня вызвал командир. Но мне повезло: к ответственности меня не привлекли, для серьезных подозрений не было повода, я всего лишь рассматривал картинки. Поэтому и в моем личном деле не появилось ничего, кроме записи об увольнении из ВВС. Благодаря работе в разведке я вошел в контакт с организацией, которая в то время называлась Special Services, предшественницей ЦРУ. Они послали меня на обучение в Штаты, а потом направили в Корею, работать под прикрытием норвежского полевого госпиталя.
— И на кого же вы работаете теперь?
Лёкен пожал плечами, показывая, что это не имеет значения.
— Вам не стыдно? — спросил Харри.
— Конечно, стыдно, — слабо улыбнулся Лёкен. — Каждый день стыдно. Это моя слабость.
— Тогда зачем вы рассказали мне все это? — поинтересовался Харри.
— Ну, во-первых, потому что я слишком стар, чтобы скрываться. Во-вторых, потому что мне некого принимать во внимание, кроме самого себя. И в-третьих, стыд — это ведь эмоции, а не логика. — Уголок его рта пополз вверх, и на лице появилась саркастическая усмешка. — Раньше я даже выписывал «Archives of Sexual Behavior»,[36] чтобы узнать, не определил ли какой ученый, что за монстр во мне сидит. Читал скорее из любопытства, чем от стыда. Там я увидел статью о монахе-педофиле из Швейцарии, который никогда не был ни в чем замешан, а потом заперся в комнате да и выпил рыбий жир с осколками стекла. Статью я бросил на середине, так и не дочитав до конца. Я предпочитаю оценивать себя как продукт воспитания и среды, но все же, несмотря ни на что, как человека морального. И намерен уживаться с самим собой, Холе.