В тот вечер на Лакхнауском вокзале, у багажных весов, Ким сказал Махбубу:
-- Под конец я боялся, как бы крыша на меня не рухнула и я не остался бы в дураках. Неужели все это действительно кончилось, о, отец мой?
Махбуб щелкнул пальцами в знак того, что конец бесповоротно настал, и глаза его горели, как угли, раскаленные докрасна.
-- Так где же пистолет, который я буду носить?
-- Потише: полгода ты будешь бегать без пут на ногах. Я выпросил это у полковника Крейтона-сахиба. За двадцать рупий в месяц. Старый красношапочник знает, что ты придешь.
-- Я буду платить тебе дастури (комиссионные) из моего жалованья в течение трех месяцев,-- с важностью проговорил Ким.-- Да, по три рупии в месяц. Но сначала нужно отделаться от этого.-- Он тронул материю своих тонких полотняных штанов и дернул за воротник.-- Я принес с собой все, что мне понадобится в Дороге. Чемодан мой отправлен к Ларгану-сахибу.
-- Который посылает тебе свой салам... сахиб.
-- Ларган-сагиб очень умный человек. Но что будешь делать ты?
-- Я опаять поеду на Север заниматься Большой Игрой. Что же еще делать? А ты все-таки намерен следовать за старым красношапочником?
-- Не забывай, что он сделал меня таким, какой я есть. Из года в год он посылал деньги, на которые меня учили.
-- Я сделал бы то же самое... приди мне это в мою тупую голову,-- проворчал Махбуб.-- Пойдем. Фонари уже зажжены, и никто не заметит тебя на базаре. Мы пойдем к Ханифе.
По дороге Махбуб давал ему почти такие же советы, какие давала мать Лемуила своему сыну, и, как ни странно, Махбуб в точности описал, каким образом Ханифа и ей подобные навлекают беды на властителей.
-- Я вспоминаю одного человека, который говорил: "Верь змее больше, чем шлюхе, и шлюхе больше, чем патхану, Махбуб Али". Надо признать, что если исключить патханов, к коим я принадлежу, все это верно. И это особенно верно в Большой Игре, ибо бывает, что изза женщин рушатся все планы и мы лежим на заре с перерезанными глотками. Так случилось с таким-то,-- и он передал. Киму ряд потрясающих подробностей.
-- Так зачем же?.. Ким остановился перед грязной лестницей, уходящей в теплый мрак верхнего этажа одного дома, который стоял в квартале, расположенном позади табачной лавки Азимул-лы. Знакомые с этим местом люди называют его "птичьей клеткой", так полно оно шепотов, свиста и щебетанья.
Комната с грязными подушками и наполовину выкуренными хукками отвратительно пахла застоявшимся табачным дымом. В одном углу лежала огромная бесформенная женщина, закутанная в зеленоватую прозрачную ткань и увешанная тяжелыми туземными драгоценностями, осыпавшими ее лоб, нос, уши, шею, кисти рук, предплечья, талию и щиколотки. Когда она поворачивалась, казалось, что бренчат медные горшки. Худая кошка мяукала от голода на балконе, за окном. Ким в изумлении остановился у дверной занавески.