-- В этом моя награда! Входи! Входи! Значит, все хорошо?-они прошли во внутренний двор, пересеченный косыми золотистыми лучами солнца.-- Стань, дай мне поглядеть на тебя. Так!-- Он критически осмотрел Кима.-- Ты уже не ребенок, но муж, созревший для мудрости, ставший врачом. Я хорошо поступил... Я хорошо поступил, когда отдал тебя вооруженным людям, в ту черную ночь. Помнишь ли ты наш первый день под Зам-Замой?
-- Да,-- сказал Ким.-- А ты помнишь, как я соскочил с повозки, когда в первый раз входил...
-- Во Врата Учения? Истинно. А тот день, когда мы вместе ели лепешки за рекой, близ Накхлао? А-а! Много раз ты просил для меня милостыню, но в тот день я просил для тебя.
-- Еще бы,-- сказал Ким,-- ведь тогда я был школьником во Вратах Учения и одевался сахибом. Не забывай, святой человек,-продолжал он шутливо,-- что я все еще сахиб... по твоей милости.
-- Истинно. И сахиб весьма уважаемый. Пойдем в мою келью, чела.
-- Откуда ты знаешь об этом? Лама улыбнулся.
-- Сначала по письмам любезного жреца, которого мы встретили в лагере вооруженных людей; но потом он уехал на свою родину, и я стал посылать деньги его брату.-- Полковник Крейтон, взявшийся опекать Кима, когда отец Виктор уехал в Англию с Меверикцами, отнюдь не был братом капеллана.--Но я плохо понимаю письма этого сахиба. Нужно, чтобы мне их переводили. Я избрал более верный путь. Много раз, когда я, прерывая мое Искание, возвращался в этот храм, который стал моим домом, сюда приходил человек, ищущий Просветления,-уроженец Леха; по его словам, он раньше был индусом, но ему надоели все эти боги.--Лама показал пальцем на архатов.
-- Толстый человек?-- спросил Ким, сверкнув глазами.
-- Очень толстый, но я вскоре понял, что ум его целиком занят всякими бесполезными предметами, как, например, демонами и заклинаниями, церемонией чаепития у нас в монастырях и тем, как мы посвящаем в иночество послушников. Это был человек, из которого так и сыпались вопросы, но он твой друг, чела. Он сказал мне, что, будучи писцом, ты стоишь на пути к великому почету. А я вижу, ты -- врач.
-- Да так оно и есть, я... писец, когда я сахиб, но это не имеет значения, когда я прихожу к тебе как твой ученик. Годы ученья, назначенные сахибу, подошли к концу.
-- Ты был, так сказать, послушником?-- сказал лама, кивая головой.-- Свободен ли ты от школы? Я не хотел бы видеть тебя ее не окончившим.
-- Я совершенно свободен. Когда придет время, я буду служить правительству в качестве писца...
-- Не воина. Это хорошо.
-- Но сначала я пойду странствовать... с тобой. Поэтому я здесь. Кто теперь просит для тебя милостыню?-- продолжал он быстро.