— Вот что вспомнил!
Боль стала потихоньку подкрадываться с тыла. Двигаться не хотелось. Хотелось закрыть глаза и уснуть.
— Не думал, что ты будешь так из-за коней убиваться. — Максимихин говорил без злобы. — Тебе же на всех всегда плевать.
— Они живые, — с обидой ответила Эля. — И мне никогда не было плевать. Их надо в конюшню отвести.
— Ну, давай отведем, — покорно согласился Сашка. — Тем более они живые.
Сашка подошел ближе, чтобы взять Элю под руку, и она замерла. Вспомнилось — два метра, зона отчуждения. Он ее преодолел, и теперь стоял почти вплотную. Она слышала дыхание, чувствовала сильную руку на своем плече.
Сашка все понял. Ухмыльнулся.
— Это мне надо бояться, а не тебе. Я же не лошадь. И не карусель. Я человек.
— Людей тоже жалко, — буркнула Эля.
— Хорошо. Жалко. Но не всех. С гипертрофированными сексуальными наклонностями не жалко.
Эля отшатнулась. Ее это теперь будет вечно преследовать? Или когда-нибудь забудется?
— А знаешь, я об этом уже забыла.
— Тебе везет!
— Может, ты тоже забудешь?
Сашка снова хмыкнул, не отрывая глаз от Эли. Что он хотел увидеть на ее лице? Что сейчас скажет? В голове заметались перепуганные мысли. Опять показалось, что все подстроено.
— Что ты делал в парке? — быстро спросила она.
— Тебя выслеживал.
На мгновение поверила: да, да, все так, об этом и подумалось. Сама себе горько усмехнулось. Какая же она глупая. Большая, но все еще глупая. Словно девочка со сломанной каруселью.
— Нет! Правда! — заторопилась она, чтобы скрыть неловкость от своего испуга.
— Гулял. — Голос у Сашки стал утомленным. — Люблю один ходить. Открывать новые земли. Чем меньше людей, тем безопасней.
— Я Дронову видела.
— А я никого не видел, — резко развел он руками. — Очень удобно. Тебя вот увидел, сразу в ледяной воде оказался. Так что одному спокойней.
Цепляясь за седло Волги, Эля обошла коня, вставая с левой стороны. Подобрала сорванный с куста повод. Сашка топтался около Волка, озадаченно рассматривая того, кого ему сейчас предстояло вести.
— У него повод расстегнулся, — подсказала Эля. — Ты застегни и садись.
Сашка неуверенно кивнул. Что такое повод и как его застегивают, он понимал с трудом.
На душу опустилась неловкость. Эля смотрела на Максимихина, чувствуя, что настало время просить прощения, благодарить, объяснять. Для этого надо было подобрать единственно верные слова, чтобы не нарушить хрупкое равновесие. Но говорить пока получалось только о деле:
— Вон там два конца болтаются, видишь?
Сашка снова кивнул, подхватывая повисший повод. Он гнул голову, будто специально не хотел глядеть на Элю. Еще чуть-чуть, и он отвернется. Плохо.