— Я вас потом убью, — обещает он, передавая повод Эле.
Она мчалась вперед, и Ахтуб снова изображал, что испугался, стал прыгать, всхрапывать. Ему прикрепили к уздечке розетку с цифрой один. В стороне стоит Алька. Девушка снова среди родителей, но больше не кричит, не хлопает. Что? Батарейки сели?
Все правильно, все так и должно быть. Нечего из себя изображать галантного кавалера. А то сначала с Эли футболку сдирает, а потом сразу же заводит себе невнятную девицу.
На праздничное чаепитие Овсянкин пришел с Вилькой. Как выяснилось, зовут Виолеттой. Она больше не радовалась. Эля надеялась, что они поругались. Но не сильно — она же согласилась прийти. Весь этот долгий, мучительный час он заставил ее сидеть рядом. Эля тоже сидела. Но на другом конце стола. Спешить ей было некуда.
Хотя лучше бы она, конечно, ушла. Но так, чтобы никто не видел. Потому что, когда она это попыталась сделать после праздника, ее задержали.
— А ну, стой!
Миша шел по длинному проходу между денниками.
— Что вы устроили?
Эля смотрела на его дерганые движения, на разъяренное лицо. Странно, а когда пил чай, вроде был ничего, спокойный. Всех угощал тортом.
— Знаешь, что за такое выгоняют из спорта?
Как-то слишком быстро случился переход от мирного чая к немирному избиению младенцев. Слова резанули. Начинается…
— Вы либо работаете, либо истерики устраиваете. Все личное надо оставлять за пределами конюшни.
— Я ничего не делала.
Слов было мало. От обиды слова рассыпались, осталась жалкая неубедительная смятка.
— Я видел, как вы ничего не делали! Хотите спектаклей, идите в театр. Это спорт! Здесь нет места эмоциям.
— С других спрашивай! Я Овсянкина ни о чем не просила!
— Это ты будешь своей маме рассказывать, кто и о чем просил. Все! Теперь вы свои отношения будете выяснять за пределами конюшни!
— У нас нет никаких отношений!
— Меня это не касается! Ты больше не ходишь в секцию. Хочешь — возвращайся в прокат. Если тебя туда возьмут.
— У нас нет с ним никаких отношений!
Ужас от того, что это может случиться, что ее лишат конюшни, что она больше не сможет ездить на Ахтубе, захлестнул.
— Это не я, — из последних сил пыталась спастись Эля.
— Да ты на него так смотришь, что он уже не знает, куда от твоих взглядов деться. — Миша и не думал ее спасать. — Загипнотизировала его коня. Вы какие-то чумные, не умеете спокойно любить. Все вам с надломами и надрывами подавай. Бразильские страсти здесь устроили!
Как приговор. На всю жизнь. Она заплакала.
— Забирай свои вещи и уходи.
— Но ведь я…
Миша больше не слушал. А Эля и не могла ничего сказать. Слезы душили, веревкой перехватывало горло. Она вылетела из конюшни, метнулась туда-сюда, внезапно потеряв ориентацию в пространстве, побежала зачем-то к калитке в парк, развернулась.