– Принцесса, – сказал доктор, увидав стоявшую в дверях и не решавшуюся войти княжну, – мне жаль, принцесса. Я сделал все, что было в моих силах, но медицина, увы, не может творить чудеса, особенно когда речь идет о пожилых людях. Сейчас принц спит, и единственное, за что я могу ручаться, это что он доживет до утра. В остальном же вам остается положиться на бога и его безграничную милость к нам, грешным обитателям земли.
Произнеся эту, видимо, заранее заготовленную речь, доктор подхватил саквояж и вознамерился покинуть комнату, но княжна остановила его.
– Но скажите же, – с мольбою в голосе проговорила она, – есть ли надежда на выздоровление?
Лекарь остановился и, ткнув указательным пальцем себе в переносицу, поправил сползшие очки. Вид убитой горем юной и прелестной княжны, видимо, тронул его, но он был всего-навсего полковой лекарь и в самом деле не умел творить чудеса. Ему приходилось видеть вещи куда более страшные, чём то, что он видел теперь. К тому же, он находил постигшую восьмидесятилетнего старика смерть от удара вполне естественной и даже своевременной – по крайней мере, более естественной и своевременной, чем гибель двадцатилетнего, в расцвете жизни и молодости красавца, умирающего от шока и потери крови с оторванными пушечным ядром обеими ногами, как это было под Смоленском.
– Боюсь, принцесса, что отныне жизнь вашего родственника находится целиком в руках всевышнего, – сказал он, по возможности маскируя жестокость своих слов мягкостью тона. – Одно могу сказать вам определенно: третьего удара больной не переживет. Мне очень жаль, принцесса, поверьте.
Лекарь вышел, оставив княжну в одиночестве привыкать к мысли о скорой кончине деда. Потянулись томительные часы без сна и покоя. Поначалу во дворе и во всем доме еще раздавались шум, голоса, топот и даже хоровое пение французских солдат, которым было что праздновать и которые с удовольствием и без церемоний воздавали должное винным погребам умирающего князя. На дворе горели костры, красные отсветы которых плясали на потолке княжеской спальни; выглянув один раз в окно, княжна увидела двоих улан, которые, едва держась на ногах от выпитого вина, со смехом рубили саблями принесенный из дома диван и бросали обломки в жарко горевший костер. Отвернувшись от этих двоих, Мария Андреевна заметила капитанского денщика, который спешил к возку капитана Жюно, неся в охапке старинные серебряные подсвечники из гостиной. Молодой лейтенант с аккуратными бачками и подстриженными по последней моде усами стоял на крыльце, вертя перед глазами золоченую шпагу, жалованную князю Вязмитинову еще императрицей Екатериной Великой. Эти признаки происходившего в доме грабежа оставили княжну вполне равнодушной: по сравнению с болезнью и, видимо, грядущей не за горами смертью князя потеря нескольких подсвечников и даже всего состояния представлялась Марии Андреевне не заслуживающим внимания пустяком.