— Леха…
Голос прозвучал сдавленно и хрипло. На выдохе ребра отозвались новым приступом боли. В пояснице когтистым зверем тоже заскреблась боль, словно подстерегавшая его движение.
Силуэт встрепенулся и наклонился над ним.
— Тимоха! — Голос звучал горестно. — Я уж думал, грешным делом, что ты умер…
И в порыве чувств Леха возложил руку ему на грудь. Тимофей не удержался от стона. Леха отдернул руку, потрясенно выдохнув:
— Лихо же они тебя…
И снова застыл в горестной неподвижности, как скорбящая плакальщица.
Тимофей одним глазом оглядел помещение. Сверху падали слабые отблески света, напоминающие вечерние сумерки. Эти отблески пересекали параллельные полосы темноты, чуть подальше прерываемые огромным темным пятном. Над головой уходила вверх стена, прохладно-синеватая в этой полутьме.
Резвых попытался приподнять голову, и после трех попыток ему это удалось. Теперь, невзирая на боль, разрывающую тело, он мог осмотреть место, куда попал.
Это было большое помещение со светлыми стенами. Пол — не земляной, но и не каменный. Скорее что-то вроде утрамбованной глины. Глина была с неровностями, в которых стояли мелкие неглубокие лужицы. В одной из таких лужиц лежала его ладонь. Он с трудом сдвинул руку в сторону. Локтевой сустав отозвался болью. Наверное, лужицы и были причиной сильной вони, забивавшей ноздри. Только теперь Тимофей ощутил, насколько оглушительный запах стоял здесь. Если бы не молоточки, гулко тюкающие изнутри по черепу, его вполне могло бы стошнить.
Но боль запустила когти во все уголки его тела и не оставила места для простых проявлений гадливости. Вонь теперь стала просто запахом, который его нос ощутил. И не больше.
Чем-то этот запах напоминал тот, что идет от клеток с крупными хищниками.
— Где мы? — Тимофей протолкнул слова через губы, почти не чувствуя их. И скривился от нового взрыва боли в ребрах.
Леха снова наклонился над ним, суетливо прикоснулся ко лбу и щеке со стороны здорового глаза.
— Мы в тюрьме. В здешней тюрьме. Как же тебя били, браток…
Били? Кто? Он не помнил ничего, кроме последних мгновений боя со стражниками. Дальше в памяти сразу же начинался провал.
Но боль во всем теле не могла появиться сама собой. Он покопался в памяти, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Но память вернула только хрустящие звуки, которые он слышал неизвестно когда и где. И ничего больше. Тимофей шевельнулся. Боль острыми и тупыми толчками разливалась в голове, в половине лица, в ребрах, в пояснице и в животе. И еще в ногах — разрывающая боль в обеих голенях и боковых поверхностях бедер.