Тимофей с трудом собрал разбегающиеся в стороны мысли и постарался отодвинуть боль на задворки сознания, отделиться от нее. Ощущения ноющего тела мешали сосредоточиться. Хоть и не сразу, но он все же сумел отстраниться от того, что испытывало тело, обособив себя в уголке сознания. На это потребовалось около пяти минут и вся его выучка мастера тюк-до. И воля. Не сразу, но волны боли начали течь мимо, струясь горячечными импульсами где-то вне его. Так. Было кое-что, что он должен был узнать прямо сейчас.
Леха, застыв в позе кающейся Марии Магдалины, по-прежнему сидел рядом и заглядывал ему в лицо.
— Я не помню, как меня били.
— Это почти как у меня, — немного пристыженно отозвался браток. — Я тоже не помню, как они меня схватили. Вроде только-только подошел этот… местный металлист в цепочках. И потом сразу же — раз! — и меня уже волокут к воротам. И столько народу висит, что и руки не поднимешь поздороваться. А как эти гориллы местные к нам подошли, откуда их столько набежало — не помню.
— Понятно. — Тимофей хрипло выдохнул. — Скажи, Леха, — меня и Вигалу волокли с тобой вместе?
— Да. Потом нас бросили здесь, а его поволокли куда-то дальше. А потом эти уроды накинулись на тебя с кулаками. Били и пинали, пока не устали. Я пытался тебя защитить, Тимоха. Правда, пытался…
Леха отвел глаза. Тимофей ощутил что-то вроде сочувствия и сожаления одновременно. Однако вины Лехи здесь не было. Что он мог сделать — один и без оружия? Броситься с голыми руками на ораву вооруженных стражников? Красивый способ самоубийства. И только.
Есть моменты, когда лишних движений лучше не делать. Особенно бессмысленных. Как учит тюк-до — мудрый дышит в такт дыханию окружающих.
Тимофею почему-то припомнился старый бурят Михей, с умным видом излагавший эту истину когда-то. И как он сам, неисправимо ехидный в силу четырнадцатилетнего ершистого возраста, сидя в задних рядах учеников, дополнил слова учителя: «и портит этот воздух, пока они делают вдох». Все смеялись, и Михей тоже. А потом сказал, что, мол, я и в этом случае дышу в такт вашему дыханию. Это тоже был урок.
Тимофей кивнул и выдавил, желая приободрить Леху:
— Ничего. Ты был один, их — несколько. Что ты мог сделать?
— Должен был что-то сделать. — Голос у Лехи дрогнул. — Тимоха… один из них приставил мне нож к шее. Мне оставалось только смотреть.
Тимофей закашлялся и сплюнул на пол кровавый сгусток. Плохо. Остается надеяться, что легкое не пробито осколком переломанного ребра.
— Ты бы мне ничем не помог, если бы сам улегся с перерезанным горлом. — Слова вылетали из горла тяжело и со свистом. — Еще кое-что, Леха, я не помню: как меня били. Или мне так сильно саданули по голове?