Черный ход вывел нас в маленький внутренний двор дома — грязный, неухоженный, с покосившейся голубятней возле забора.
— Через забор вам, — сказал мальчишка и, больше ничего не объясняя, скрылся в здании.
Я так и поступил, благо перебраться через преграду было несложно. Церковный двор оказался еще меньше — такой тесный, что напоминал комнату в какой-нибудь провинциальной таверне. Орган продолжал играть, и даже толстые каменные стены не могли приглушить его величественные звуки.
Маленькая калитка была полуоткрыта, так что я вошел. Кроме звука органа я слышал, как находящиеся внизу подсобные рабочие раздувают мехи музыкального инструмента. Узкими закутками вышел на балкон, откуда открывался вид на колоннаду, пустые скамьи и ярко-желтый узор на полу от витражей, в которые светило солнце. Спустился вниз по витой лестнице, решив не мешать невидимому органисту, и сел на первую скамью.
Закрыл глаза, слушая музыку. Она была грандиозной, объемной и, казалось, пронзала тебя насквозь.
— Потрясающе, — прозвучал у меня над ухом голос Проповедника. — В кои-то веки ты доволен, находясь в церкви.
— Чудесная музыка, — в ответ произнес я. — Не побоюсь этого слова — божественная.
— И мнится мне, что я слышу ее в первый раз. — Он был немного растерян. — К какой это молитве?
— Не имею понятия.
— Тогда чему ты улыбаешься?
— Тому, что мой долгий путь окончен.
Он глянул на меня как на сумасшедшего. Хмыкнул и пристроился на лавке, не желая больше ничего спрашивать. Так мы и сидели, пока звуки не стихли под сводами.
Органист вошел в зал, и оказалось, что это женщина. В руках она держала стопку исписанных нот и на ходу что-то черкала в них грифелем, не замечая меня. Так что я отлично смог ее рассмотреть. Очень маленькая, худая и тоненькая, как девочка. Из-под бархатного берета гильдии музицирования во все стороны торчали вихрастые черные волосы. Они сильно отросли и падали ей на плечи. Миловидное лицо было сосредоточено, лоб нахмурен, красивые губы сжаты, а в углах немного раскосых восточных глаз, характерных для тех, у кого предки жили в Илиате, появились морщинки.
— Редко можно встретить в церкви женщину-музыканта, — громко сказал Проповедник.
Разумеется, сказал для меня, не думая, что кто-то другой его услышит.
Но она услышала и, вздрогнув, едва не уронила ноты, поймав их в последний момент покалеченной рукой. Прищурившись, девушка с подозрением глянула на Проповедника, хотела что-то сказать и наконец увидела меня.
— Здравствуй, Кристина, — негромко произнес я.
— Привет, Синеглазый, — ответила та, кого я так долго искал.