— В чем дело? — спросил я, ощущая, как от холода онемела кожа на лице и мороз щиплет кончик носа.
Оно поманило меня за собой. Я не подумал осмотреть всю пещеру-бочку, а зря. Потому что упустил из виду пятого мертвеца, скрытого от моих глаз колонной.
Его руки были раскинуты крестом, прижаты к холодной стене, а в ладони, на которых застыла кровь, вбиты широкие гвозди.
Распятый оказался моим ровесником. Крепкий, светловолосый, с открытым лицом, в котором легко угадывалась альбаландская кровь. Монашеская мантия разорвана на груди, в коротко остриженных волосах, бровях, ресницах, усах и бороде холодно и равнодушно мерцали драгоценные кристаллики льда.
Синие глаза, сейчас похожие на два аширита,[7] отражали свет моего фонаря, и дрожащий в них оранжевый огонек, а также тени, скользящие по лицу, делали человека совершенно живым.
На его губах застыла улыбка, словно он был рад встрече со мною.
— Жестокая казнь, — произнес я, когда тишина стала давить мне на уши.
Быть прибитым к ледяной стене и знать, что ты брошен во мраке, в самом сердце Юрденмейда…
— В чем ты провинился? — спросил я у монаха, но его мертвые глаза были безучастны. — Какой ты совершил грех, раз стал темной душой?
Я знал лишь один ответ — почему теперь его перерожденная сущность сводит счеты с обитателями Дорч-ган-Тойна. Месть дает ему силы для существования в этом ледяном мире. Мне надо найти его и упокоить.
Следующий туннель сильно отличался от предыдущего. Неровные, словно вырубленные киркой стены с уступами и сколами, бугристый, украшенный сосульками потолок, пляшущий пол. Порой плечами я задевал сходящиеся стенки коридора. Лед вокруг меня напоминал чешуйки голубоватой соли, выступившей на камнях после того, как море отошло и солнце поднялось в зенит.
«Кошки» царапали пол, гулко звякая, и я сожалел, что не могу идти тише. Где-то там впереди пряталась темная душа казненного монаха.
Под ногами сухо треснуло, точно я наступил на яичную скорлупу.
— Черт! — сказал я прежде, чем пол провалился.
Я не убился, хотя и упал спиной. Рюкзак худо-бедно смягчил удар, а шапка спасла мой затылок, хотя на мгновение в глазах вспыхнуло. Несмотря на боль, соображать я не перестал и проворно откатился в сторону, чтобы не попасть в огонь, вспыхнувший от вылившегося из разбитого фонаря масла.
А затем пламя, всего лишь несколько мгновений назад бывшее таким высоким и яростным, потускнело, опало и угасло, оставив меня в кромешном ледяном мраке…
Свет — это жизнь.
Огонь дарует ее, и оценить всю его прелесть, бесценное счастье владения им можно, лишь оказавшись в бездне, среди холодной пустоты безучастного подземелья.