Молодой человек мгновенно повернулся, и Долли поняла, что напрасно она пошла на поводу у своего любопытства. Он был высок, не ниже ее очень рослого брата Алексея, смугл и красив яркой, тревожащей красотой. Крупные темные глаза, густые черные брови, прямой тонкий нос, яркий, изящно вырезанный рот были очень хороши, впечатление портил только острый, как клинок кинжала, взгляд, которым незнакомец уставился на девушку. Волк! Непроизвольно образ этого хищника встал перед внутренним взором девушки, но художник, что-то сообразив, улыбнулся, взгляд его стал теплым и дружелюбным, и ощущение опасности пропало. Он поклонился и обратился к молчащей княжне:
— Сударыня, простите, я не слышал, как вы подъехали. Позвольте представиться, меня зовут Лаврентий Островский, мое имение Афанасьево находится недалеко отсюда, я — в отпуске по ранению, и вот — пытаюсь рисовать.
— Здравствуйте, сударь, — улыбнулась Долли и любезно объяснила: — вы выбрали самое красивое место во всей округе, я вас прекрасно понимаю. Это земля моего брата — светлейшего князя Черкасского, но я думаю, что он не будет возражать против вашего присутствия.
— Благодарю вас, — молодой человек подошел к Лису и спросил, глядя на девушку снизу вверх: — Может быть, вы позволите мне узнать ваше имя?
— Меня зовут Дарья Николаевна Черкасская, — поколебавшись, сказала Долли, она знала, что этот разговор наедине в лесу не совсем приличен, но не могла холодностью обидеть человека, не сделавшего ей ничего дурного.
— А вы не хотите посмотреть, что получилось? — поинтересовался, улыбаясь, художник и протянул девушке руку, предлагая сойти с коня.
— А вы уже закончили? — заколебалась Долли, но поняв, что выглядит в его глазах трусихой, она гордо вскинула голову, вложила свою руку в замшевой перчатке в узкую с длинными пальцами ладонь молодого человека и спрыгнула с коня.
Девушка прошла к мольберту и остановилась, глядя на холст. У Лаврентия явно были способности: перспектива была схвачена верно, все детали картины были выписаны очень тщательно — шероховатость дубовой коры, блики на струях воды, стекающей по камням, даже тени, отбрасываемые дубами, были старательно воспроизведены, но картина не передавала всей прелести летнего утра, в ней не было ощущения волшебной красоты этого места. Долли подумала, что в ней нет жизни, но, не желая обижать художника, сказала:
— Вы написали всё очень похоже.
— Вы очень добры, Дарья Николаевна, но я сам знаю, что масло — не самая сильная моя сторона как художника, моя стихия — акварельные портреты цветов. Вы, наверное, ощущали, что у каждого цветка есть своя душа, и когда пишешь портреты цветов, то картина получается только тогда, когда уловишь душу.