На следующий день он вышел из блокгауза еще до восхода солнца, и едва перешагнув порог, застыл в изумлении: на крыльце сидели Полина и Фея.
- Ты ведь вернешься? – не поднимая глаз, прошептала девушка.
- Ну а что мне еще остается? – вздохнул траппер. – Вернусь. Конечно же, вернусь.
Фея, соскочив с рук хозяйки, вдруг подбежала к Бирюшу, смачно лизнула его в нос, и тут же, не дожидаясь ответной реакции обалдевшего пса, улепетнула обратно к Полине.
Алексей еще раз задумчиво вздохнул, ободряюще улыбнулся Полине и, кликнув пса, решительно зашагал за ограду. А девушка и котенок еще долго смотрели вслед, уходящим в рассвет, мужчинам. Смотрели даже тогда, когда их силуэты уже растаяли в утреннем тумане. Они ждали. Они надеялись. Они верили.
Г Л А В А ЧЕ Т В Е Р Т А Я
3 марта 1900 года. Капская колония.
Дождя, или какой другой благодати в этих краях не видали уже давненько, и потому каждый шаг по старой дороге выбивал из вельда легкое облачко жесткой пыли. Шагающих было много, и красноватые сгустки слились в тучу, нависшую над караваном. Спасаясь от её удушающих объятий, небольшой отряд из полутора десятков всадников и одного фургона, растянулся почти на полмили. Заветная цель еще далека, а зеленые заросли буша, обещающие небольшое послабление, пока что только маячат впереди, и сколько до них еще топать, известно лишь проводнику, командиру и может быть – Всевышнему.
Проверяя порядок движения, Бёрнхем отъехал в сторону от основной колонны и остановил свою лошадь на ближайшем взгорке.
На первый взгляд проблем на ближайшее время не обнаружилось. На второй, что радовало, их тоже не наблюдалось. Все было как обычно.
Впереди колонны неторопливо трюхал на старенькой лошаденке нанятый в Питермарнцбурге проводник, вечно унылый ойтландер из старожилов. Чуть поодаль от него степенно вышагивала пара битюгов, тащивших на себе отрядных здоровяков – Картрайта и Хоста. Приятели хоть и повязали лица шейными платками на бандитский манер, но пыль из под копыт ойтландеровского одра глотали исправно. Парни, регулярно обмениваясь мрачными взглядами, синхронно кивали друг другу, но продолжали двигаться на прежней дистанции. Походный ордер подобен святому писанию, и мелкие проблемы отдельно взятой личности никого не волнуют, сказано – наблюдать за проводником и дорогой, так ты пыль хоть вместо воды и хлеба глотай, а дело делай. Утешает только, что после привала (Господи, скорей бы!) место в авангарде выпадет кому-то другому.
В футах двадцати от них, закинув ногу на седельную луку, мерно покачивался Генри Дальмонт. Дабы не терять понапрасну время, лейтенант, вооружившись пинцетом и лупой, сортировал в походном кляссере новоприобретенные марки (когда и где только умудряется их найти?) и на пыль внимания не обращал. Если коллекционер о чем и тосковал, так это о привале, чтобы во время, пусть и кратковременной, стоянки, не размениваясь на мелочи вроде еды и сна, внимательно изучить находки. Его каурая, словно проникшись деликатностью хозяйского увлечения, ступала осторожно и размеренно. Периодически, ожидая одобрения, (а скорее всего – лакомства) она всхрапывала и косилась на филателиста, но пока – безрезультатно.