Стрегон быстро пригнулся, чтобы не задеть макушкой низко повисшую лиану, и вынужденно отвлекся от беспокойных мыслей. Он уже успел понять, что в здешних местах нельзя доверять даже дохлой травинке. Тут каждое дерево может в любой момент протянуть к тебе свои корявые руки, каждая муха так и норовит плюнуть ядовитым дерьмом, даже симпатичная ласточка не преминет злорадно клюнуть по темечку, а на каждом листочке непременно найдет острый (обязательно ядовитый!) шип, которым тебя непременно попытаются проткнуть, если подвернется возможность. А здесь этих самых шипов много-о-о-о... вон, со всех сторон торчат: сверху, снизу, с боков... Да еще лианы тычутся в кольчугу корешками. Какие-то жуки регулярно сыплются сверху. Паутина того и гляди накроет стальной сетью... ядовитая ведь, зараза... а смутное шевеление в соседних кустах вообще не дает спокойно идти. Такое впечатление, что там незваных гостей поджидают зверушки побольше и позубастее той ласки на входе. И все голодные, ловкие, вон, как шныряют! Прямо ждут, что он сойдет с узкой тропки или оступится! Гады! Как есть, гады и монстры! Вон, опять чей-то хвост торчит поперек дороги... не наступить бы... вдруг это не хвост, а чье-нибудь щупальце? В таком месте можно ожидать чего угодно, вплоть до того, что навстречу сейчас выскочит взрослая хмера и да ка-а-к рявкнет: "Ты кто такой?!"...
Кажется, Проклятый Лес специально вырос, чтобы уничтожать тех, кто ему не принадлежит. Кажется, он вооружен для этой цели лучше любой армии. Кажется, он действительно живой и в достаточной степени разумен, чтобы ловко орудовать своим немалым арсеналом и делать все, чтобы ни один чужак не проник сквозь его живые заслоны.
- Поторопитесь! - донесся сзади напряженный голос Белки.
Стрегон пригнулся еще ниже, втянул голову в плечи и понесся, словно скаковой конь на призовом забеге, буквально нутром чувствуя, как проход за ее спиной стремительно схлопывается, надежно отрезая им дорогу назад.
Пару раз он спотыкался о невесть откуда взявшиеся коряги, раз сто чувствовал возле себя чьи-то настойчиво шарящие усики. Когда предплечье обжигало болью от татуировки, немедленно вскидывался и торопливо подставлял левую щеку, на которой еще горел след от мимолетного прикосновения Белки, а потом с огромным облегчением видел, что от него шарахаются прочь, словно от чумного бубона.
Кажется, малыш отлично знал, что делал, когда ставил свою метку! И каждый из них был готов на что угодно, даже (как выразился Белик) стать чьей-то "растолстевшей задницей", лишь бы и дальше не испытывать проблем с местными обитателями.