. Да, да, он хорошо помнит этого пациента, англичанина, с диагнозом амнезия, моментально отреагировал доктор на мой вопрос. Правда ли, что его привела в миссионерский госпиталь женщина? — спросил я. Да, да, совершенно верно, женщина, китаянка. Может ли он припомнить о ней что-нибудь? Нет, только то, что у нее была лихорадка и что она почти сразу скончалась… В этот момент нас прервали — внесли носилки с новыми ранеными, палаты были переполнены, их разместили в коридорах. Мне не хотелось отрывать человека от дела, тем более что артиллерийская канонада в Вусане напоминала: работы ему предстоит порядочно. Когда доктор, вполне жизнерадостный, несмотря на кромешный ад вокруг, снова вышел ко мне, я задал последний вопрос — думаю, ты догадываешься, какой. Я спросил: «Эта китаянка была молодая?».
Резерфорд стряхнул пепел с сигары с таким видом, будто повествование увлекло его не меньше меня, и затем изрек:
— Коротышка с минуту рассматривал меня очень внимательно, а потом ответил, забавно искажая слова. Ну, ты знаешь, как иногда говорят на английском образованные китайцы: «Нет, нет, она была самый дряхлый, какой я видел в своей жизни».
Мы долго сидели молча. Потом снова заговорили о Конвее, таком, каким он запечатлелся в моей памяти — юном, талантливом, полным обаяния… О войне, которая изменила его, о многих тайнах бытия, о «самый дряхлый» маленькой маньчжурке и о странной сокровенной мечте — о Голубой луне.
— Думаешь, он когда-нибудь ее отыщет? — спросил я.