— Он собирается садиться! — выкрикнул Маллинсон.
На что Барнард, которого тоже выбросило из сиденья, отозвался иронически:
— Если повезет!
Мисс Бринклоу эта суматоха, похоже, всполошила меньше остальных: она деловито поправляла шляпку, как если бы вдали показались огни Дуврской гавани.
В этот момент самолет коснулся земли. На сей раз посадка была не такой гладкой.
— Боже мой, проклятое невезенье! — причитал Маллинсон, ухватившись за кресло, а вокруг что-то трещало, хлопало и рвалось; потом лопнула шина. — Все, крышка! — безнадежно проговорил он. — Полетело хвостовое колесо, теперь мы здесь застрянем.
В критические моменты Конвей не тратил время на разговоры — сейчас он вытянул затекшие ноги и пощупал ушибленную голову. Пустяки, всего лишь ссадина. Он чувствовал, что обязан помочь людям. Но когда самолет наконец замер, Конвей поднялся с пола последним из четверых.
— Поаккуратней! — крикнул он вслед Маллинсону, который открыл дверь и приготовился спрыгнуть на землю. В наступившей тишине ответ того прозвучал неестественно громко:
— Чего уж там поаккуратней — похоже на край света, ни одной живой души кругом.
Минуту спустя, поеживаясь и дрожа от холода, они убедились, что Маллинсон прав. Прибывшим слышны были только завывания ветра и шорох собственных шагов, и они почувствовали, как ими овладевает мрачная и свирепая тоска, которой были пронизаны и земля, и воздух. Луна спряталась за тучи, и только звезды освещали огромное пустое пространство, открытое всем ветрам. Несложно было сразу догадаться, что этот сумрачный мир раскинулся высоко в горах и что вокруг одна гора громоздится на другую. Далеко на горизонте виднелась сверкающая цепь острых пиков, напоминавшая собачий оскал.
Маллинсон вдруг встрепенулся и поспешил к пилотской кабине с криком:
— На земле мне этот субъект не страшен, сейчас я ему покажу!..
Остальные с опаской наблюдали за ним, озадаченные этим бурным приливом энергии. Конвей рванулся было вслед, но опоздал. Впрочем, через несколько минут молодой человек спрыгнул на землю, держась за руку, и судорожно забормотал:
— Странное дело, Конвей… Не пойму, заболел он что ли, или умер. Слова из него не выжмешь… Пистолет я на всякий случай забрал.
— Дайте-ка сюда, — сказал Конвей.
Голову все еще саднило от удара, но он усилием воли заставил себя двигаться. Из всех возможных ситуаций эта — по времени, месту и обстоятельствам, с его точки зрения, была наихудшей. Конвей подтянулся на негнущихся руках и заглянул в тесную пилотскую кабину. Сильно пахло бензином, и он побоялся чиркнуть спичкой. В полутьме можно было разглядеть фигуру летчика — тот сидел скорчившись, уронив голову на приборную доску. Конвей встряхнул его, расстегнул шлем и ослабил ворот рубашки. Потом обернулся и произнес: