Крис пожал плечами и отложил гитару в сторону, его глаза блестели и были устремлены прямо на меня.
— Втрескался по уши и написал, небось, знаешь, как бывает, — он произнес это совсем тихо.
— Я обычно рисовал до бесконечности одно и то же лицо, — так же тихо ответил я.
— А потом? — голос Харди стал глухим, как будто еще более низким.
— Потом ничего, обычно ничего не получалось, я так и бросал эскизы, — не без досады сознался я в том, что обычно эмоции идут вразрез с моими творческими возможностями.
— А у меня нет, — продолжал он почти переходя на громкий шепот, — я ничего не бросаю. Я упрям.
— Ну и зря, — возразил я, — что толку об стену головой биться?
— Я всегда бьюсь, я пробью любую стену, — в его голосе появились угрожающие ноты, меня это затягивало в воронку бессмысленного спора.
Я молчал, прислушиваясь к едва различимому шуму дождя за окном. Крис опустил гитару на пол и придвинулся ко мне совсем близко, но вместо того, чтобы отстраниться, как то обычно бывает, когда человек нарушает невидимую границу безопасности между тобой и миром, я даже не пошевелился. Я видел, как пульсирует кровь под кожей у него на шее. И я прекрасно понял в ту минуту, что он с неимоверным усилием удерживал себя ото всего, что могло последовать дальше, неизбежно, как сходящая с гор лавина, как молния, дающая разряд сразу же после столкновения полей напряжения.
— Мне пора, — произнес я довольно беззаботно и сделал попытку спрыгнуть со стола, но Крис удержал меня.
— Нет, — сказал он настолько повелительным тоном, что мне показалось — это уже слишком.
— Я должен идти, — ответил я резко и холодно, чтобы не сказать, зло, — Довольно.
Я отстранил его руку и встал со стола. Крис продолжал сидеть, словно оцепенев. И вдруг он усмехнулся и ответил:
— Что, понравилось нытье Джимми?
— Вполне — ответил я, — влажный шелк вечной любви, это эффектно придумано. А как она называется?
— Так и называется «Шелк», — ответил Харди и встал со стола, — Пошли.
28 мая 2001
Я совершил ошибку, наверное, самую скверную в своей жизни. И теперь не знаю, жалею ли о ней или готов повторить ее, если бы мне представилась возможность вернуть все назад. Но мне хотелось этого, я уверял себя, что это не так, а все было именно так, еще в Замке все было очевидно. Нет, гораздо раньше, когда дал мне кольцо, когда он смотрел на меня во время сеанса. Почему же мне до последнего момента казалось — все что угодно, только не это, этого допустить нельзя. Если я действительно погубил все дело, то пусть так и будет, не так уж велика плата за ту ночь с ним.