Когда наконец стемнело, и постель, залитая кровью совместного ритуала клятвенной верности, перестала выделяться слишком сильно на общем благопристойном фоне комнаты, Крис спросил меня:
— Тебя били когда-нибудь, ну, по полной программе, давали по морде?
Я встал в тупик от такого вопроса.
— Вообще-то нет, — ответил я, — отец пару раз двинул за то, что в колледже я на спор спрыгнул с третьего этажа, а так, чтоб по полной — нет.
Я солгал, однажды меня избили и довольно здорово. Дело было в моей однокласснице, за которой ухаживал Джек и которая почему-то питала ко мне, а не к нему нежные чувства, а я, чтобы не обидеть ее вызвался с ним выяснять на нее права, но пришел он не один, а с тремя приятелями, и они уж постарались меня отделать так, что я вынужден был остаться ночевать у подруги сестры, поскольку вернуться домой я не решался, по счастью, отец должен был на следующий день уехать, а от матери все было гораздо проще скрыть. По прошествии семи лет, я, естественно, не испытывал никакого чувства обиды, но рассказывать об этой истории Крису мне не хотелось.
— Это по тебе видно, — сказал мой друг с пафосом знатока, — я вот многое повидал и не жалею.
— Тебе это нравится? — поинтересовался я.
— Я от этого получаю кайф, честная борьба всегда поднимает настроение.
— Что-то я не слыхал, чтобы ты выходил на ринг, пишут в основном о том, как ты бьешь морду мужьям своих любовниц. — я невольно скривился от неприязни к этой стороне его жизни.
Крис задумался, его явно задели мои слова.
— Ну, и что? — спросил он почти агрессивно, — я это делаю, потому что имею на это право.
— Это почему? — удивился я.
— Потому что я лучше их, — пояснил он с дикарской самоуверенностью, — и потом они сами нарываются.
— Мне это не кажется большим достижением, — возразил я.
Крис нахмурился, я знал, что втайне он и сам, скорее всего, презирает себя за то, что многое ему приходится делать на потребу публики, а ее внимание требует того, чтобы вокруг кумира непрерывно шли адюльтерные скандалы, как доказательство его безупречной мужественности. Отвратительно тут было то, что у него у самого никогда при этом не было истинного сознания своей правоты.
— Я тебя не сужу, это твое дело, — сказал я, стараясь закрыть неприятную тему.
— Я и сам не знаю, на кой черт я бедняге Уайту врезал из-за этой стервы… — он сокрушался по поводу последнего разразившегося полгода назад скандала с владелицей модельного агентства.
Мне было забавно следить за тем, как меняется его настроение, по всему спектру от крайней агрессивности и высокомерия до смиренного покорства и какой-то детской уступчивости моему давлению. Я не восторгался ничем, кроме его голоса, его таланта и его врожденного чувства чести, а оно у него было, хотя и сильно покалеченное абсурдным стремлением соответствовать идеалу толпы. Мне были безразличны его машины, телохранители, квартиры, дома, деньги, все, кроме него самого. Но была и другая темная непостижимая тяга, терпкая и глубокая, обозначаемая расхожим словом «страсть», неправильно истолкованным и опошленным, внушавшим мне безграничную тоску. За самый краткий период времени этот человек, эта «звезда», Крис Харди со всеми его показными странностями, стал мне ближе меня самого, дороже жизни и слаще сока огромных черных виноградин, редкого сорта «Ивет».