Вернувшись в Нэшвилл и войдя в свой дом, она обнаружила, что там все разворочено.
Все еще в ужасе от ночного вторжения, служанка и садовник рассказали ей об обыске. Местные власти обследовали каждый квадратный сантиметр здания в поисках неизвестно чего — как догадывался Джеб, они искали орудие убийства. Конечно, они ничего не нашли, но Бриз до сих пор не могла спать по ночам.
А тут еще Мак Нортон, подумала она. Беда одна не приходит.
Шурша черной атласной ночной рубашкой, Бриз по южному коридору прошла в другое крыло здания — в музыкальную комнату. Оттуда не доносилось ни звука, из-под двери не выбивался свет. Может быть, Джеб лег спать?
Открыв дверь, она вошла в комнату и позвала его.
— Я на кушетке. — Он лежал положив руку на глаза, голый по пояс, но в джинсах и без обуви.
Бриз зацепила ногой валявшийся на полу ботинок, но ругаться не стала. За те три дня, что прошли после их возвращения, она все время спотыкалась о какие-нибудь вещи.
— Не можешь уснуть? — спросила она.
— Не могу есть. Не могу пить. Не могу найти аккорды на этой чертовой гитаре. — Он опустил руку и посмотрел на Бриз. Сквозь открытые французские двери, ведущие в патио и к бассейну, в комнату вливался мягкий ночной воздух, напоенный ароматом цветущих гардений. Полосы лунного света падали на стены, на пол и мебель комнаты, где Джеб уже несколько дней мучился, пытаясь написать новую песню. — Не могу, и все…
— Хочешь, я принесу тебе одеяло?
— Нет, спасибо.
— Сегодня прекрасная ночь, может быть, ты сможешь здесь уснуть под пение сверчков.
— Бриз, оставь меня в покое.
Она выпрямилась, чувствуя, что не в силах заглянуть ему в глаза. Голос Джеба был пустым и усталым.
— Извини, — стараясь не обижаться, сказала Бриз. — Я думаю, тебе надо самому привести в порядок свои мозги.
— Эй! — Бриз не успела сделать и шага, как он уже позвал ее обратно. — Ты права, я не могу даже думать. Сейчас я едва помню, как меня зовут. Я уже час лежу с полным пузырем и не могу определить, где же здесь туалет.
— За этой дверью, ковбой, — сказала Бриз, указывая на дальнюю стену.
Тяжело вздохнув, Джеб поднялся и пошел к двери. Вернувшись, он подошел прямо к Бриз и обнял ее.
— Не могу тебе сказать, как мне жаль, что они так изуродовали твой дом. И все из-за меня.
— Не из-за тебя, — возразила она, — а из-за каких-то глупых каракулей. Один Бог знает, что Клэри действительно имела в виду, если она вообще что-либо имела в виду.
Запись была сделана в тот день, когда она умерла, — наспех нацарапана поперек листа. Вся надпись состояла из двух заглавных букв. Как сказал после допроса Джеб, это были буквы «Дж» и «Е», причем «Е» была недописана, как будто Клэри кто-то прервал.