— Но подождите, уважаемый, вы, собственно, кто? Муж, что ли? Так можете не беспокоиться. Мы здесь ничем таким не занимаемся. Ваша жена просто вспоминает своих подруг…
— Я знаю.
Что-то в манерах мужчины показалось доктору Р. знакомым. Но он никак не мог понять, что же именно. Ершистость его постепенно пропала, и он тихонько стоял и смотрел, как незнакомец уносит папку и вместе с ней — надежды на будущую книгу.
Когда мужчина вышел, доктор Р. опустился на стул и почувствовал себя беспомощным ребенком. Он столько лет давал наставления своим пациентам, играючи решал все их проблемы, а теперь столкнулся с чем-то таким, против чего его наука и опыт бессильны. Он еще раз подумал о книге, которую теперь будет куда сложнее написать, потом махнул рукой и отправился домой. «У вас ведь есть дети…» У него было трое детей. Три девочки. Он не скажет Тоне о странном незнакомце. Об этом не могло быть и речи. Доктор Р. не хотел больше ни о чем думать. Он хотел поскорее выбраться из метро и оказаться на диване, рядом с женой. Ему хотелось, чтобы его пожалели…
Потом наступил апрель. Апрель. Анфиса. Антонина. Ах, какой апрель. На ветках вдруг в одночасье взорвались почки. И выглядели они так, словно по деревьям развесили гирлянды из зеленых огоньков. Все предвещало праздник. Оз к нам больше не заходил. Он теперь царил в коридоре, на лекциях, на улице. Везде, куда бы мы ни шли. Или нет — везде, куда мы не могли не ходить. Он лучезарно улыбался нам, расспрашивал о здоровье, интересовался какими-нибудь интимными мелочами. Например, как поживает Фисино большое? Стало ли оно еще больше? Что нарисовала Ветка в последний раз? Он сохранил за собой привилегию лезть в наши дела. Но он и не скрывал своего злобного раздражения. Голос его стелился от насмешливого до безукоризненно вежливого, и было трудно послать его подальше. Иногда я смотрела на него и видела только ненависть в его глазах, но он тут же смирял себя и становился кроток, как ягненок.
И вот в один прекрасный теплый апрельский денек, когда мы все сидели за конспектами — а такое случалось ужасно редко! — раздался стук в дверь, сразу за которым последовал скрип и вынырнула голова черного короля.
— Анфиса?
А Фиса уже бежала, нет, летела ему навстречу. Они пропали в коридоре, а мы остались сидеть с открытыми ртами. У нас так было не принято. Не принято было, чтобы Фиса летала. Не принято было выскакивать в коридор, сияя от радости. Любопытная Ветка быстро сообразила, как же уточнить детали этого невероятного факта:
— Я пойду ставить чайник.