И тут же увидела ее. Глэдис, в джинсах, кроссовках и розовой куртке, стояла, прислонившись к забору — две досочки да столбики, ужасный забор! — и самозабвенно кормила донельзя счастливого Эдельвейса сахаром и морковью. Из карманов куртки непочтительно торчала ботва.
— Мам, он же лопнет, — сказала Кайли, останавливаясь рядом. Эдельвейс шумно дохнул ей в лицо — поздоровался.
— Не лопнет. Он слишком здоровенный для этого. Ему эта морковь на один укус. А сахар и вовсе.
— Вот поймает тебя конюх…
— Конюх тут просто прелесть. Обещал меня покатать в тележке.
— Сам впряжется и будет возить?
— Кайли!.. Лошадь запряжет. Не этого, конечно. А жаль.
Кайли вздохнула и взяла мать под руку.
— Давай, скармливай ему эту морковку — и пойдем. Я хочу, чтобы ты мне помогла.
— Я же и должна тебе помочь, как мы договорились. Просто ты очень рано встала. Я думала, что успею.
— Ну, ты успела, так что скармливай и идем, давай.
Они общими усилиями докормили Эдельвейса и медленно пошли обратно к дому. Глэдис шла, засунув руки в карманы.
— Какой хороший сегодня день, — сказала она, глядя на небо. — Просто прекрасный.
— Иначе и быть не может.
— Может, дорогая, может.
— Не у нас, не здесь и не сейчас.
— Возможно, ты и права. А помнишь, как лет пять назад… — начала мать и что-то говорила еще, но Кайли уже не слушала. Она увидела человека на тропинке среди яблонь и сразу — хотя еще лица не было видно — поняла, что это он.
Только он, и никто другой. Кто еще может искать ее в саду рано утром?
Говорят, видеть жениха в день свадьбы до входа в церковь — плохая примета. Говорят, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Да пусть говорят. Мало ли какую чепуху болтают люди.
И Кайли быстро пошла, а потом побежала навстречу.