«Может, не ходить? – трусливо подумала Кира. – Я же и так не на паперти отираюсь. Кто сказал, что у меня должна быть какая-то другая работа?»
Но трусость и нерешительность все-таки не относились к главным ее качествам. А напор как раз относился, несмотря на склонность к самоуничижению; такой вот парадокс.
Она сердито отвернулась от зеркала. Не время сейчас копаться в своем сознании и размышлять о его парадоксах!
Когда поезд метро вдруг остановился в туннеле, а потом поехал медленно, рывками, Кира не обратила на это внимания. Это тоже было особенностью ее сознания: обращать внимание лишь на главные, определяющие черты внешнего мира. Подробности движения метропоездов к этому главному явно не относились, а потому в Кирином сознании и не задерживались.
Но когда машинист объявил, что поезд дальше не пойдет, потому что на линии авария, и пассажирам предлагается двигаться дальше наземным транспортом, – она встрепенулась. Этого еще не хватало! Кира ничего в этих краях не знала и понятия не имела, как доехать отсюда поверху до Пятой Парковой улицы.
Она с трудом выбралась из метро. Автобусы и маршрутки уходили битком набитые. Плотная толпа стояла вдоль дороги. Те, кто пробились к проезжей части, отчаянно махали руками проезжающим машинам, остальные бестолково топтались у вереницы киосков.
– Смысла нет тут стоять, – услышала Кира. – Пошли пешком, Кать, по дороге будем машину ловить.
С этими словами женщина лет пятидесяти пошла вдоль дороги, и подруга ее двинулась за ней.
– А к Пятой Парковой в какую сторону? – крикнула им вслед Кира.
– А за нами идите, – ответили они. – Нам тоже туда.
Дожидаться ее женщины, впрочем, не стали. Да и мудрено было ее дождаться: Кира ковыляла медленно, то и дело оскальзываясь на островках льда, не сбитого с тротуара. Ковыляла она потому, что вышла из дому в туфлях.
Обувь была еще одним предметом ее неприятных утренних размышлений.
Критически изучив свои сапоги, Кира поняла, что явиться в таких на собеседование просто невозможно: каблуки у них были стесаны, да, собственно, это и не каблуки были, а танкетка, которую, кажется, во времена маминой молодости называли «манка». Для хождения по зимним московским улицам эта нескользящая «манка» была очень даже удобна, но для того чтобы предстать перед советом директоров… Кира поежилась, вообразив, как она будет выглядеть. Ей представился почему-то сверкающий паркет, и что она стоит одна в центре огромного торжественного зала… Бр-р, даже подумать про дурацкую «манку» неприятно!
Надеть мамины сапоги было невозможно: нога у той была тридцать девятого размера, а у Киры – аристократического тридцать четвертого. Даже аристократизм приходился ей некстати! Да и не сильно-то отличалось качество маминых сапог от Кириных: деньги-то в семье были общие.