Аббат Сугерий недовольно покачал головой, но не стал прерывать речь государя.
— Сейчас надо подумать, как спасать твою голову. Где одежда?
— Все осталось там, — обреченно вздохнул Фульк. — На крики начал сбегаться люд…
— Понятно. Стало быть, и без слов Мадлен по гербу все легко узнают, кто составлял ей компанию этой ночью.
— Что мне оставалось делать?
— Сейчас это уже совершенно не важно. Я велю людям молчать о твоем появлении здесь. Тебе же следует поскорее убраться из Руана и направиться в Париж. Конечно же, братья обесчещенной девицы будут искать тебя не только в стенах города, а, вероятно, по всей Франции, но в столице легче укрыться. Когда я вернусь туда, отправишься с посольством в Рим. Надеюсь, в Италии до тебя не дотянутся, заодно испросишь себе отпущение грехов.
— Но как мне выбраться из Руана?
— Чуть свет в Париж отправляются возы с дарами Нормандии. Сейчас спрячься там — среди связок мехов. Никто не посмеет искать беглеца меж королевских подарков. А дальше потрудись сам позаботиться о собственной безопасности.
* * *
Жизнь, как полагал Федюня Кочедыжник, была презабавной штукой. По рассказам отца, когда мальчику было немногим больше месяца, на поречное займище,[9] где располагался стан его рода, наскочил отряд печенегов. Свирепые грабители совсем уж было вознамерились разорить беззащитное селение, но вдруг увидели спящего в колыбели Федюню, а рядом — преизрядных размеров аспида. Змей, свернувшийся кольцом вокруг ребенка, поднял голову и угрожающе зашипел на разбойников. Узрев в этом недобрый знак, печенеги бросили захваченное в стане добро и умчались обратно в степь.
Много позже Федюня понял, что, почитай, все соседи, да и захожие люди, не только не разумеют змеиные речи, а и боятся его друзей пуще огня. Но это мало заботило неразумного отрока, покуда судьба не занесла его в Херсонес. А там мальцу чуть и вовсе конец не пришел за такую малость, как кормление змей. И лишился бы живота, не появись бог весть откуда люди заморские, которые его из подземелья вытащили да увезли за тридевять земель. Этих-то витязей ни змеями, ни пламенем было не пронять, и оттого столь покойно у Федюни на душе сделалось, что, казалось, готов он был век с ними идти, куда прикажут. А уж тем паче, что шли они к самому что ни на есть заветному Светлояр-озеру.
Об этой земле, что под ясной озерной водой — о граде Китеже, — Федюня слышал, еще на коленях у прадеда сиживая. Сказывали, что в том краю стоит змеиного царя терем, и кто по тропе-волне к потаенному крыльцу дойдет, тому суть всякой вещи, всякого слова откроется. Оттого и мечтал Федюня до подводного града дойти, а коль повезет, то и до самого змеиного царя добраться. Да и то сказать, отчего не добраться, когда родился на свет в полуночный час на Ивана Купалу, так что всякий тайный путь точно солнцем высвеченный?! Поди, не зря Кочедыжником