Объявленное решение вызвало ликование трибун и шквал неконтролируемого обожания у тех, кто еще несколько минут назад с подозрением взирал на ромейскую севасту. Никотея сделала знак гербовому королю, тот скомандовал герольдам, и тут же по четырем сторонам ристалища взвыли трубы, силясь заглушить одобрительный крик толпы. Когда все утихло, герцогиня Швабская поднялась с места и заговорила. Публика, сызмальства привыкшая к луженым глоткам персевантов,[68] невольно привстала с мест, прислушиваясь к спокойному негромкому голосу заморской красавицы. Странное дело — она не кричала, но всякое слово, четко и властно произносимое ею, достигало слуха каждого, у кого имелся слух.
— Есть ли здесь кто-нибудь, кто хотя бы на миг может усомниться в храбрости и воинском искусстве герцога Баварии? Есть ли здесь такие?
— Нет! — взвыли трибуны.
— Есть ли кто-нибудь, кто приписывает сегодняшнее поражение этого великого воина его слабости или же неумению владеть оружием?
— Нет!
— Есть ли кто-нибудь, полагающий, что своею доблестью Генрих Лев уступает более счастливым противникам?
— Нет! Нет! Нет!
— Так не усомнимся же мы в том, что лишь злая судьба была причиной столь плачевного случая. — Никотея указала на герцога, накрытого белым платком. Она не видела его лица, но готова была поклясться, что слышит зубовный скрежет. Взятый под защиту рыцарь был вынужден молча внимать речам спасительницы. — И не поставим мы в упрек доблестнейшему Генриху Льву это несчастное поражение!
— Не-е-е-ет!!! — неистовствовала толпа.
— Вальдар, мальчик мой, ты посмотри, как эта юная девица ловко держит зал, — послышался на канале связи голос Джорджа Баренса.
— Эта юная девица много чего ловко держит. И в первую очередь, как мне представляется, она держит за горло своего мужа, а с ним — всю имперскую знать.
— Похоже, ты прав. Мы и впрямь ее очень сильно недооценили. В свое оправдание должен сказать, что я тщательнейшим образом изучил все источники по нашей истории, а также по истории ближних сопределов. Ни в одном не упоминается Никотея Комнина. Возможно, где-то она не родилась, где-то умерла во младенчестве, где-то окончила свои дни в монастыре или же попросту стала тихой благонравной женой вельможи. Ну, скажем, того же Симеона Гавраса.
— Вот так вот… Одна ночь любви, и такие последствия.
— И я верю… Да нет же — я знаю, что славный воитель и великий полководец Генрих Лев еще не раз докажет, что нет в Империи героя, способного потягаться с ним мужеством и славой. Как бы ни было горько сейчас видеть отважнейшего из отважных в столь плачевном состоянии, мы все помним, что настоящий бой, бой во славу Отечества, во славу Господа нашего — превыше любой победы на любом турнире! То, что я скажу сейчас, написано кровью в моем сердце.