— Я обещаю вам, мой добрый друг, что и в нас с мужем вы будете знать вернейших друзей. Прямо сейчас мы готовы помочь вам наказать ваших… да что я говорю — наших! — общих врагов.
«А я-то, старый дуралей, еще возмущался, ставить ли этому ангелу во плоти трон в переговорной зале. Вот уж, воистину, кого Господь хочет наказать, он лишает разума».
— С кого же вы предполагаете начать? — предвкушая наивность рассуждений юной императрицы, спросил Людовик.
— Я бы заключила мир с королевой Матильдой, предложив ей заново присягнуть вам в вассальной преданности — за Нормандию. Сейчас она не сможет сделать этого, поскольку обручена с королем Гарольдом Заморским, а тот недавно отбыл к себе на родину. Без его дозволения Матильда не принесет клятву.
— Пожалуй, — согласился король.
— Но и в этом случае, если королева согласится на предложенные условия, мятеж в этих землях сам по себе быстро сойдет на нет. Без поддержки Англии тамошние бароны долго не протянут. Правда, в Нормандии найдется множество дворян, желающих иметь над собой не герцогиню, а герцога.
— Так и есть…
— В этом случае пообещайте ей, что готовы признать герцогом Нормандии — на условии составленной нами вассальной клятвы — ее сына или мужа. Если он вернется. Хотя я в этом очень сомневаюсь.
— Осмелюсь узнать почему?
— Он унаследовал трон своего брата. А должна заметить, Русь много больше и благодатней, нежели Англия.
— Гонец из Рима, — раздался крик из двора замка.
— О господи, я не ослышался? — Людовик Толстый бросился к бойнице, прорезанной в каменной толще, с легкостью, не предполагавшейся в его объемистом теле. — Неужели дождались?
— Быстрее, быстрее, с дороги! — кричал всадник, спешиваясь у крыльца.
— Ба! Да это же барон ди Гуеско! — радостно потирая руки, воскликнул король.
Через пару минут запыхавшийся Анджело Майорано стоял перед Людовиком и Никотеей.
— Послание Его Святейшества, — задыхаясь, объявил капитан. — Я должен передать его императору. Но… — Он поглядел на Никотею.
Та молча протянула руку и, приняв опечатанный пергамент, взломала красный воск.
— Господи, славен Всевышний в сиянии мудрости предвечной! Мой друг, интердикт с Франции снят!
Людовик внезапно почувствовал, что вот-вот лишится сознания от счастья.
— Я… Я сейчас покину вас. Мне… аббат Сугерий… Франция… Я не забуду… — Он никак не мог подобрать слова и потому сделал то, что хотел с самого начала, едва увидев императрицу — сграбастал ее в объятия и щедро поцеловал в губы.
Глаза Никотеи испуганно расширились, она так и осталась стоять как вкопанная, когда венценосный толстяк, нимало не смущаясь посторонних взглядов, побежал по галерее, крича во все горло: