— Снят! Интердикт снят!
Консьержери наполнялся ликованием, и вопль, созвучный королевскому, уже был слышен далеко за Сеной.
— Ваше величество, — к Людовику Толстому подбежал Фульк Анжуйский, уже не напоминающий заскорузлого рыбаря, — позвольте, я отправлюсь в Сен-Дени оповестить преподобного аббата Сугерия!
— Да, конечно! — воскликнул король, но тут же поменял решение. — Нет, стой! Ты сейчас же едешь в Англию.
— Зачем, мой король?
— Затем, что мне как можно скорее нужен сын.
— Но у вас есть сын!..
— Молчи, дурак! Сын твой и Матильды Английской.
Уже неделю Лангр был в осаде. Все те, кто осмелился поднять оружие по зову преподобного Бернара, все те, кто не покинул графа Шампанского после ужасного разгрома при Труа, находились сейчас в стенах крепости, уповая лишь на свою храбрость да волю Божью. Ждать подмоги было неоткуда, да и надеяться, что объединенная армия императора, короля Франции и герцога Аквитании отчего-то вдруг снимет осаду, не приходилось. День за днем лучники пускали стрелы в подступающего к стенам крепости противника. Ополченцы лили вар, бросали камни. Немногочисленные рыцари — оруженосцы и сержанты Тибо Шампанского и Гуго де Пайена — стояли в наиболее опасных местах, готовые с мечами в руках отразить вражеский штурм.
Вылазки осаждавших происходили ежедневно, но словно бы нехотя. Ни один из полководцев союзной армии еще не ввел в бой свои основные силы. Каждый новый день приносил защитникам очередные жертвы, в то время как по ту сторону полузасыпанного рва и разбитого палисада все прибывали и прибывали войска. И снова люди короля Людовика гнали шампанских крестьян с вязанками фашинника заваливать ров, снова били по башням и куртинам из катапульт, аркбаллист[77] и требюше.[78]
Особенно защитникам досаждали требюше, или «чертовы ложки», как окрестили их горожане. Пущенные осадными машинами огромные валуны, подчас до трехсот фунтов весом, раз за разом разбивали зубчатые парапеты стен и проламывали башни.
Чуть сгущались осенние сумерки, атакующие придвигали к стенам «котов» — крытые деревянные галереи, обтянутые сырыми бычьими кожами, — и под прикрытием их долбили таранами мощную кладку. И снова вниз летели камни и факелы, падали на крепостных галереях сраженные стрелами защитники, а утомленные работой осаждающие без суеты откатывались прочь. За ночь проломы перекрывались деревянными щитами, и величественные еще недавно стены Лангра превратились в заплатанное рубище нищего.
А войска императора, короля Франции и герцога Аквитании все прибывали и прибывали.
Отрешенная мрачность на лицах защитников, казалось, запечатлелась в них навек — ни удивления, ни улыбки в крепости не было видно уже давно. Все понимали, что падение цитадели — дело времени, и союзники, явно получая удовольствие от процесса, медленно затягивают удавку на шее обреченных.