— Скорее зовите его!
Анджело Майорано выглядел уставшим, но весьма удовлетворенным:
— Ваше величество, я счастлив…
— Оставим этикет. Я жду новостей!
— Ваше величество, я добрался сюда через Дакию, Фракию, через горы, через леса, полные опасностей, добирался, чтобы опередить первый корабль…
— Граф, я помню о своем обещании. По твоему лицу я вижу, что у меня есть основание его исполнить. Говори.
— Херсонес восстал. Русь поддержала его. Я намекнул Великому князю Мстиславу, что вы знаете, для чего василевсу Иоанну так нужна Матраха. А также о том, что вам, как члену императорской семьи, наверняка известен секрет греческого огня.
— Увы, нет. Но это и не важно. Не пройдет и недели, как я узнаю его — как только первый корабль сможет войти в бухту Золотого Рога… Прекрасная новость, дон Анджело! — Никотея хлопнула в ладоши. — Это следует отметить!
Вино густой струей полилось в принесенные кубки, и легко одетая невольница, не забывая кланяться, подала их всем, находившимся на балюстраде.
— За Нику, приносящую славные победы! — возгласил Анджело Майорано.
Никотея прикоснулась губами к краю серебряного кубка и сделала несколько жадных глотков.
— Моя госпожа… — услышала она совсем рядом.
Невольница, разносившая вино, сорвала паранджу и устремила на императрицу пронзительный, точно раскаленный, взгляд черных, как адская бездна, глаз.
— Мафраз… — прошептала Никотея, схватилась за горло, пытаясь восстановить куда-то исчезнувшее дыхание. — Ты?
«Яд! В вине яд», — стучало в висках. Дыхание не восстанавливалось, сердце рвалось из груди, будто страшась дольше оставаться в ней, и ясный весенний полдень вдруг потемнел.
— Отравили! Императрицу отравили! — услышала она, но уже как-то со стороны, точно и не ушами.
Повелительница Европы лежала на белом мраморе без движения. Возле нее валялся кубок, алая лужа растекалась по камню.
— Хватайте ее! — закричал Гринрой, вырывая меч из ножен.
Мафраз стояла на месте, не думая сопротивляться.
— Там нет яда, — торжествующе произнесла она, и глаза ее сияли. — Можете убить меня.
— Погодите! — властно остановил стражей монах-василианин и щедро отпил из кубка. — Это то же вино! У каждого из нас такое! — Он подошел к винной луже, обмакнул в нее рукав и выдавил несколько капель себе в рот. — Здесь, в вине, нет яда. Она сама убила себя. Яд был в ней.
Он наклонился над мертвым телом:
— Покойся с миром.
— Проклятие! А как же моя Лигурия? — раздался над его головой голос Анджело Майорано. — Проклятие!!! — завопил Мултазим Иблис и бросился вон из дворца, инстинктивно нащупывая на груди массивную золотую гривну.