В световом году (Кублановский) - страница 29

горько расстрельная,
свадебно цельная,
вся она без греха.
А между тем, едва ли
зная кому, спеша,
Таврию нынче сдали.
Стала моей — душа
раненого солдата,
выросшего в седле,
что отходил в двадцатом
кротко на корабле
и бормотал: «Кончаюсь»,
с родиною прощаясь.
День не дождлив, но матов.
Потные челноки
возят из Эмиратов
клетчатые тюки.
Мне же у поворота
тайного в явное
кипень внушает что-то
самое главное:
мол, разменяв полтинник,
шума без лишнего
двигайся, именинник,
к дому Всевышнего,
путая все пароли.
Там-то на свой скулеж,
дескать, за что боролись,
твердый ответ найдешь.

«Черемуха нашу выбрала…»

Черемуха нашу выбрала
землю — из глубока,
не поперхнувшись, выпила
птичьего молока,
горького и душистого,
влитого в толщу истово
вечного ледника.
…Много её колышется,
жалуется окрест,
радуется, что слышится
доблестный благовест
— около дрёмных излук Оки
поздними веснами
иль на утесах Ладоги
с сестрами соснами,
      с зыбями грозными,
             мольбами слезными,
верой без патоки.

ДОЛЬШЕ КАЛЕНДАРЯ

ФРАГМЕНТ

Раз снег такой долгий и падкий
на лампочку в нашем окне,
наутро саперной лопаткой
придется откапывать мне
смиренный жигуль у отеля,
и — тронемся в путь налегке,
ну разве с остатками хмеля
в моем и твоем котелке.
Похожи холмы, перелески
немереных наших широт
на ставшие тусклыми фрески.
И вновь перекрыть кислород
способны стежки оторочки
проглаженной блузы твоей,
с подвесками мочки
и шелк поветшавшей сорочки,
в которой едва ли теплей…

СЕКСТЕТ

1
Я вполне лояльный житель, но
на расспросы о досуге
бормочу невразумительно
любознательной подруге:
мол, тружусь как пчелка в тропиках
вне промышленных гигантов
над созданьем новых допингов,
то бишь антидепрессантов.
Производство допотопное,
сам процесс небезопасен,
результат в такое злобное
время, в сущности, не ясен,
но нередко тихой сапою
в пору утренне-ночную,
шевеля губами, стряпаю
строки беглые вручную.
И немым разговорившимся
сообщаю шатким соснам,
а вернее, заблудившимся
в трех из них последним звездам:
«Ваши жалобы услышаны,
приступаем к расшифровке.
Мы и сами тут унижены
от подкорки до подковки».
23 апреля
2
Ветер втирает в подшерсток реки
пресные слезы.
Невразумительных гроз далеки
водные сбросы.
Много отчетливее твое
около птичье —
впору забыть про еду и питье —
косноязычье.
Тут не слова и не слога —
звуки и ноты.
С мая подтопленные берега
в коме дремоты.
Вдруг на заре судного дня
ты в одночасье
в будущем веке припомнишь меня
не без участья —
монстра, родителя выспренних строк
с слезной концовкой,
как наполнялись по ободок
рюмки зубровкой,
и головой покачаешь: толмач
как тот чумной мой?
Алой луны зависающий мяч
вспомнишь над поймой.