«Она меня ненавидит, вот в чем все дело! — думала, в свою очередь, Женька, глядя в учебник и не видя того, что там было написано. — Да! Ненавидит! Потому что я моложе и… и красивее! — последнее соображение вряд ли соответствовало действительности, но Женька мотнула головой, прогоняя уколы совести. — И вообще — она не имеет никакого права мной командовать! Да!!! Потому что она мне не мать!!!»
Краска стыда залила ей лоб, щеки, уши — но Женька только еще упрямее наклонила голову над книгой и сказала уже вслух, сама себе:
— Да, да, да! Она мне не мать и не имеет никакого права!!!
С этого дня Елена Вадимовна перестала быть для Женьки матерью. Даже мысленно девушка стала называть Елену только так — «Она»… Или — «Эта».
Каждое ее слово, каждый поступок Женька стала толковать для себя только в одном смысле — мачеха ее ненавидит. Ненавидит. Ненавидит.
И в конце концов юношеский максимализм взял верх — девушка и сама поверила в то, что все эти годы напрасно называла Елену Вадимовну мамой…
* * *
По-прежнему сохраняя на лице каменное выражение, Женька тем не менее продолжала взвинчивать себя днем и ночью. В ней крепла ненависть к Елене, — ненависть, которая усиливалась еще и глубоко-глубоко запрятанным в душе чувством сознания собственной неправоты.
За месяц затворничества она только один раз разжала губы:
— Мне надо поехать в институт. Подать документы, — сказала она как-то за ужином, с вызовом глядя на родителей.
Папа промолчал, а ЭТА спокойно сказала:
— Поедем вместе.
На следующей день, сложив к Женьке в сумку ее паспорт и школьный аттестат, они направились к автобусной остановке. Высоко задрав голову, девушка вышагивала с независимым видом и старалась держаться от НЕЕ на значительном расстоянии: не хватало еще дать понять всяким там дворовым кумушкам, что кто-то там ее пасет!
И потом, у Женьки был план.
Когда разбухший в часы пик автобус с медлительностью переевшего зверя поравнялся с остановкой, Женька шагнула к дверям вместе с толпой. Боковым зрением заметила, что ЭТА стоит от нее на значительном расстоянии, отделенная потными тетками с кошелками довоенного образца. Сердце екнуло в предвкушении скорой свободы — Женька ввинтилась в толпу, усиленно работая локтями, одной из первых запрыгнула в салон, и безо всякой паузы стала пробиваться к противоположному выходу. Вслед ей неслись смачные ругательства — Женька их не слышала. Она хотела знать только одно: зашла ли в автобус Елена Вадимовна?
Остановилась. Оглянулась. Увидела — зашла!
С ловкостью молодой обезьяны, толкаясь, перешагивая, а то и перепрыгивая через чьи-то ноги, руки, сумки, головы, Женька бросилась к двери. «Не догонит, не догонит!!!» — радостно стучало у нее в висках. Пассажиры спаивались за ней такой монолитной стеной, что у Елены действительно не было никакой возможности даже схватить Женьку за руку.