— Ну да, — сказала я с недоверием, не отрывая взгляда от его спины, — сейчас вы мне скажете: для тех, мол, кто не падает духом, терзания и страдания — это ступень к тому, что вот-вот настанет окончательное счастье, да? Читала. В книжках.
— Окончательного счастья не бывает. В жизни вообще не бывает ничего окончательного. Жизнь — это не роман… Когда десять лет назад посадил жену и сына в самолет — они ехали отдыхать на Байкал, мы с таким трудом достали путевки! — и поцеловал их на прощание, и смотрел, как они шли на посадку и все оглядывались и оглядывались, и смеялись, и махали мне рукой — а потом, стоя у огромного окна аэропорта и еще чувствуя на своей щеке прикосновение головки пятилетнего сына, его мягкие, пахнущие ромашкой волосы, я вдруг увидел — там, в небе, — вспышку, огонь, искры, и черный дым повалил прямо из обломков… Я видел, как самолет развалился на части, еще не успев набрать высоту, и из него падали и падали люди… Я стоял — и смотрел, я ничего не мог сделать, вокруг меня бежали, кричали, рыдали — я только стоял и смотрел… И тогда, в ту же самую минуту, я понял, как вы сейчас, четко и окончательно, что жизнь моя кончена, вот здесь, в этом холодном зале аэропорта, что умер вместе с ними, вместе с женой и сыном… Если бы мне кто сказал тогда, что я смогу это пережить и впереди у меня еще много-много лет, и эти годы будут отнюдь не бессмысленными… Если бы мне кто-нибудь сказал это — я бы, наверное, избил его до полусмерти. Но вот они прошли, эти десять лет. И я живу…
* * *
Оцепенев от ужаса, я не могла оторвать от него взгляда. Теперь Игорь Наумович стоял ко мне лицом. Рассказывая, он смотрел мне прямо в глаза. И голос у него был тихий-тихий.
— И это… — я подняла руку и указала на его белоснежные волосы, — это у вас… из-за того?
— Из-за того. Я поседел за то время, пока смотрел из окна на самолет, в котором заживо горели моя жена и сын.
Жаркий стыд вдруг бросился мне в лицо. И это ему я стала рассказывать о своих несчастьях! Если этим словом вообще можно обозначить то, что со мной произошло! Меня оставил муж, да… Но ведь никто не умер и, самое главное — о господи, как я могла забыть, что это самое главное! — и, самое главное, дети мои здоровы!
— Простите меня… — сказала еле слышно. И опустила голову. Но Шацкий продолжил, как будто не услышал:
— Тогда, десять лет назад, жизнь потеряла для меня всякий смысл… мне хотелось закрыть глаза, просто закрыть глаза — и все. И ничего не делать. Еще немного — и я бы именно так и поступил. Но на пути моем, к счастью, встретился человек, который сказал: не делай этого. Не закрывай глаза, даже если тебя охватывает отчаяние и ужас. Иначе точно рухнешь. Превратишься в обломки того самолета…