— Да, — кивнула Лаврова, глядя в спину колобка, уже уверенно катящегося в гостиную.
«Медкомиссия. Весенний призыв, — ни с того ни с сего решила Лаврова — Надо технично отбояриться».
Она пошла по мокрому следу ботинок незваного гостя, который уже впился клещом в ее кресло. Колобок деловито вытаскивал из портфеля бумаги и раскладывал их на журнальном столике.
— Присаживайтесь, — пригласил он.
«Бред какой-то», — подумала она, усаживаясь в собственное кресло.
Колобок щелкнул пузатой ручкой, из которой послушно вылетел кончик стержня.
— Сообщите ваши паспортные данные, — попросил он.
— Зачем?
— Надо.
Лаврова пошла искать удостоверение личности. Она рылась в сумке и думала: бред, бред…
Колобок деловито вписал ее личные данные в бланк, озаглавленный словом «Протокол». Лаврова следила за скользящим по бумаге стержнем пузатой ручки.
— Две тысячи четвертый год, Байгельды. Помните?
— Да. То есть нет, — растерялась Лаврова.
Она взглянула на колобка. Он пристально, по-деловому всматривался ей в лицо. Его маленькие круглые глазки цвета сливы подпирали тугие яблоки щек. Лаврова никогда не видела таких глаз, у них не было склеры, только иссиня-черная радужка и точечные зрачки величиной с булавочную головку.
— Так да или нет?
— В чем, собственно, дело? — разозлилась Лаврова. — К чему это?
— Скоро узнаете, — сообщил колобок и нетерпеливо выстрелил дуплетом из пузатой ручки. Стержень опять с готовностью замер над бумагой. — Вспоминайте, это важно.
— Для чего важно?
— Для следствия.
У Лавровой разом вырвало с корнем все внутренности, и они камнем рухнули вниз.
— Но я ни в чем не виновата, — чужими губами произнесла она.
— Мы знаем, — согласился посетитель.
Он участливо посмотрел на Лаврову. Она была ему благодарна, бесконечно благодарна формальному участию человека, находящегося с ней в необязательных отношениях.
— Что вспоминать? — Она растерла пот на своих ладонях. Ее уже отпускало.
— Все. По порядку. Когда прибыли, когда убыли, что произошло в промежуток между прибытием и убытием.
Казенная лексика круглого незнакомца, пришедшего к ней без приглашения, успокаивала, как успокаивает правильный порядок правильных вещей.
* * *
После окончания шестого курса Лаврова с мужем отдыхали на Черном море. Это было самое счастливое время, счастливей у нее уже не будет.
Они путешествовали автостопом. К морю ехали на старой разбитой «Волге» без заднего стекла. Остро пахнущий полынью ветер трепал и закручивал волосы. Жгучая, как ветер, пыль кубанских степей с привкусом цемента покрывала тонким слоем лицо и руки. Солнце поднималось выше, меняя суть вещей. Силуэты далеких придорожных столбов дрожали и расплывались в знойном мареве. Искажался состав разогретой солнцем пыли, состоящей теперь из растертой душицы, полыни, опийных маков и морской соли. Эта адская смесь забивалась в нос, рот, застила глаза. Она вызывала томление, страсть, которую нужно скрыть, спрятать от неуместного свидетеля, сидящего за баранкой. Она вызывала тревогу, что этот путь никогда не закончится и не случится то, что должно уже случиться.