— Привет, — сказала она. — Шла мимо. Дай, думаю, отведу в изостудию.
— Здорово! — Он поднял голову.
Под правым глазом намечался фонарь, верхняя пуговица у рубашки была оторвана, хохолок воинственно топорщился петушиным гребнем.
— Доложите обстановку, полковник, — приказала Лаврова. — Со щитом или…
— Со щитом! — гаркнул полковник и победоносно задрал кулак вверх. Костяшки пальцев были ободраны.
— И кого вы щитом?
— Сишников! Они Пузо били. А мы их за Пузо отдубасили, отплющили и под конец закатали! — Мальчик энергично забоксировал воздух.
— За Пузо? — удивилась Лаврова — Вы же его презираете.
Пузом был одноклассник Никиты, пария и изгой, безответный объект классного террора. С ним никто не дружил, не разговаривал, его не замечали.
— Представляешь! — удивлялся Никита — Ему Дервиш стул на ногу поставил и сел. Случайно! Дервиш даже внимания не обратил. А это Пузо… — Никита задохнулся от возмущения, — терпело и ревело три часа, вместо того чтоб по шее дать!
— Кому дать? — спросила Лаврова. — Дервишу?
— Ну.
— А потом вы всей толпой навалитесь и таким же образом обучите Пузо вежливости?
— Нет.
Лаврова склонила голову и прищурилась. Ребенок сделал честные глаза и ушел в несознанку.
— Все равно интересно, почему вы Пузо защищали?
— Как ты не понимаешь? — возмутился ребенок. — Это же наше Пузо, а не ихнее!
— Их, — машинально поправила Лаврова.
— Я так и сказал! И знаешь. Не пойду я в изостудию. Надоело!
— Почему?
— Потому! Надоело рисовать всякие кубы и кувшины!
— Ты ведь уже так много узнал. Что такое светотень, перспектива…
— Фигня! Я и раньше все знал. Я буду комиксы рисовать, там это не нужно.
— Даже в комиксах все персонажи имеют, тень. Это только начало. Все художники начинали с малого, много работали и постоянно учились. Всю жизнь. Учиться живописи и заниматься искусством, особенно в давние времена, было очень опасно. Тогда не создавали изостудий, где все преподносят на блюдечке. Понимаешь? Очень опасно!
— Почему опасно? — попался в ловушку ребенок. Лаврова про себя улыбнулась.
— Во времена господства инквизиции художник, надев маску и плащ, под покровом ночи тайком пробирался темными переулками к окраине города. К мрачному зданию, где в подземелье скрывалась покойницкая, — тихо, как заговорщик, рассказывала Лаврова — Художнику это было нужно, чтобы живопись получалась правдивой. Чтобы научиться достоверно передавать характер своего героя, его настроение и даже судьбу. Ты только представь, в промозглом холоде и мраке покойницкой, освещенной единственным факелом, он изучал строение мертвого тела, и его свидетелями были лишь тени умерших людей! Художник рисковал своей жизнью, его могла схватить святая инквизиция.