На церемонии освящения, согласно легенде, граф сказал митрополиту «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, с миром». В тот же вечер граф Александр Сергеевич заболел. Ксавье де Местр, сообщая дополнительные подробности о кончине графа, создал некий миф о кончине великого человека. По его свидетельству, у Строгонова «в огромном… дворце не было… ни спальни, ни даже постоянной постели, а спал он на манер старосветских россиян или на диване, или на маленькой походной кровати, которую ставили то тут, то там по его фантазии. Из комнаты, где он сначала лежал при последней своей болезни, велел он перевезти себя в картинную галерею. <…> Когда его привезли туда, он посмотрел, как один из его протеже копирует картину, и по обыкновению сказал свое мнение. Потом велел почитать из разных книг, в том числе „Путешествие Анахарсиса“».[196]
Уникальные надгробия четырех поколений Строгоновых
26 сентября «попросил он гувернера-француза и одного из друзей по фамилии Муравьев (вероятно, Иван Матвеевич Муравьев-Апостол, 1762–1851. — С.К.) сыграть что-нибудь: они сели за клавесин и спели романс на два голоса, после чего немало было удивлены, услышав, как больной хлопает в ладоши, словно совершенно выздоровевший. <…> Потом обратился к доверенному своему секретарю: „Не оставляйте меня одного, завтра великий для меня день, и в любую минуту могут понадобиться священники“». Спальня у Строгонова, конечно, была. О ней сообщает, в частности И. Меерман. Но смерть среди картин, безусловно, более эффектна.
Действительно: «27-го рано утром велел призвать их; когда они явились, он сел на постели и сам прочел все молитвы умирающих, после чего причастился и пожелал видеть сына и невестку; благословив, он нежно их расцеловал и отослал прочь, желая остаться наедине с самим собой. В час пополудни <…> спокойно скончался. Смерть сию почитают великолепной и едва не причислили сего человека к лику святых <…>». Можно сказать, что святость Строгонов приобрел через искусство.
Надгробие графов Павла Александровича и Александра Павловича
По сообщению Н.М. Колмакова, последним желанием Александра Сергеевича «явиться после своей смерти перед Богом в том храме, в коем он получил предчувствие о своей смерти, и поэтому отпевание его останков происходило в Казанском соборе».[197] Там же, вероятно, он желал быть и погребен. Между тем его тело с почетом отправили на Лазаревское кладбище Александро-Невской лавры, где, вероятно, только впоследствии появился скромный гранитный саркофаг, в котором граф, и это довольно необычно, был погребен вместе со своим отцом бароном Сергеем Григорьевичем. Выражая всеобщее горе, охватившее столичное общество, поэт Н.И. Гнедич написал: