— Неудивительно, — мягко ответил Беренгер. — Томас, хочу попросить тебя еще об одном. В коридоре должны разговаривать двое людей. Подойдешь к двери, которую кто-нибудь приоткроет, и послушаешь их? Потом скажешь, узнаешь в ком-нибудь из них того, кто ударил тебя. Сможешь это сделать?
— Он меня увидит?
— Нет. Он не будет знать, что ты здесь, — сказал Беренгер и кивнул.
Писец тихо поднялся и чуть приоткрыл дверь. Томас спустился со стула и подошел к ней, вид у него был бледный, усталый. Встал у щели и прислушался.
Вскоре мальчик повернулся, выглядел он смущенным и расстроенным.
— Кажется, второй человек говорит немного похоже на того под мостом, — сказал он, — но я не уверен.
На глазах его появились слезы.
— Ну, вот и все, — сказал Беренгер. — За тобой придет сеньора Рехина. Ты усердно потрудился, Томас. Спасибо. Боюсь, придется попросить тебя еще немного пожить во дворце. Мы не хотим, чтобы с тобой что-то случилось.
Бернат подошел к двери, поговорил с кем-то в коридоре, и в комнату вошла Рехина.
Взглянув на бледное лицо Томаса, она взяла его на руки, как младенца.
— Я отнесу его, — сказала она укоризненно. — Он выглядит очень усталым.
— Сеньора, позвольте нести его мне, — сказал писец, и все трое вышли.
— Я не уверен, что мы достигли своей цели, утомив мальчика, — сказал Беренгер. — Как думаете, узнал он по голосу в Луке того человека, который ударил его?
— Трудно сказать, ваше преосвященство, — сдержанно ответил Бернат. — Он был не уверен. Я думал, он даст более определенный ответ, слух у него, похоже, тонкий, как у музыканта. Интересно, может ли мальчик петь, — добавил он задумчиво.
— Бернат, ты не считаешь, что это было опознанием?
— Ответ его показался очень неуверенным, ваше преосвященство, хотя и полезным.
— Кстати, — спросил епископ, — как ты объяснил его присутствие во дворце?
— Я, собственно, не объяснял, ваше преосвященство, — ответил с беспокойством Бернат. — Почему-то разошелся слух, что это племянник вашего преосвященства, что он заболел, и его привезли сюда, чтобы его лечил сеньор Исаак.
— Бродяжка? Наверняка, сын матросской шлюхи, брошенный матерью? Мой племянник? — возмутился Беренгер.
— По его речи этого не скажешь, ваше преосвященство, — указал Бернат. — Как я уже сказал, слух у мальчика острый. Через несколько дней он заговорит так, будто воспитывался в лучшем из монашеских орденов. Что еще более важно, с ним обращаются, как с маленьким виконтом, и это убедило всех. Не думаю, что какой-то злоумышленник станет искать в одной из комнат для гостей вашего преосвященства.