— Оно неприятное, ваше преосвященство, — сказал Исаак. — Меня беспокоит, что эти люди были отравлены после того, как я отправил Даниеля на Мальорку выяснить, кто такой этот Рувим. Словно бы я ускорил их.
— Исаак, друг мой, должно быть, мысли о бракосочетании дочери затуманили ваш разум. Отравления начались, когда Иосиф вернулся в этот город, — сказал Беренгер.
— И все-таки мы медлили, — упрямо сказал врач.
— Ничего подобного. Подумайте. Сперва умирает больная, старая женщина, потом инвалид. Завещания вызвали у нас подозрения, хоть мы и шли по ложному следу. Нас сбили с толку порочные мотивы этого молодого человека и его своенравное пренебрежение к жизням других.
— Это так, ваше преосвященство. Он мечтал есть на золоте и одеваться в шелка, — сказал Исаак. — А сила мечтаний молодого человека может быть страшной.
— Капитан спросил его, зачем он составил такой тщательный план, чтобы впутать юного Луку, — сказал Беренгер.
— И что он ответил, ваше преосвященство?
— Ничего. Он смеялся. Смеялся, потому что едва не заставил нас повесить невиновного человека. Старого друга.
— Думаю, он видел в Луке скорее соперника, чем друга, ваше преосвященство, — сказал Исаак. — И ему было нужно, чтобы вы повесили кого-то за смерть Мордехая. Он твердо вознамерился получить наследство и понимал, что Мордехай рано или поздно начнет наводить справки. Иосиф не мог допустить, чтобы ему стало известно о смерти Рувима.
— А Лука, разумеется, знал, кто он такой. Поэтому на виселицу нужно было отправить Луку, — сказал епископ. — Но я нахожу смерти на Мальорке столь же тревожащими, как все в этом деле, и, однако, сомневаюсь, что смогу что-то предпринять в связи с ними.
— Если мать Иосифа действительно отравила Фанету и Рувима, — сказал Исаак, — найти доказательства этому будет трудно. И если она это сделала, то по наущению сына.
— На мой взгляд, это заводит материнскую любовь слишком далеко, друг мой. Но, боюсь, в данном случае придется предоставить кару этой матери небесам.
Как только вечерние тени начали сгущаться над гетто, женщины собрались во дворе, чтобы сопровождать Ракель в синагогу на бракосочетание. После целого дня свадебных приготовлений она надела вышитую шелковую сорочку, потом шелковое коричнево-золотистое, отороченное зеленым платье. Поверх него мантию из зеленого шелка, расшитую золотой нитью. Вуаль спускалась почти до ступней, покрывая благоухающие волосы.
— Мама, — сказала она. — Я странно себя чувствую. Будто это и не я. Как я могу что-то делать в таком одеянии?
— Ты выглядишь невероятно красивой, дорогая моя, — сказала ее мать. — И никто не ждет, что ты будешь что-то делать кроме того, что краснеть, улыбаться, немного танцевать и ходить в этих шелках очень осторожно. Клянусь, ты еще красивее, чем я, когда была невестой, и все говорили, что еще не видели такой красоты.