— Не глупи, Лев. — Я старался скрыть раздражение в голосе. — А если император прав и старик Черные Перья знает больше об этих колдунах, нежели показывает? Что тогда? Если бы я мог что-то выяснить — а ведь заранее ясно, это невозможно, — неужели ты думаешь, он позволил бы мне явиться с докладом во дворец? Да он посадил бы меня на кол! Я покойник уже давно, чем бы все это ни кончилось!
— Тогда просто исполняй свой долг, — холодно заключил мой брат.
— Дурни вы все! Я же раб! Какой долг? Перед кем? Долг — это когда за него платят.
Заморский меч дернулся в свете факела — это Лев, мой братец, пытался совладать со своим гневом.
— Ах ты, себялюбивый червь! — вскричал он. — Да кому нужна твоя жизнь? Думаешь, отцу, братьям? Каково им, по-твоему, было видеть, во что ты превратился? И каких трудов стоило мне построить свою жизнь, заработать почет и славу, когда любой, встретив меня, говорил: «А-а!.. Да я тебя знаю! У тебя брат пьяница! Кстати, как это ему удалось избежать сломанной шеи?»
— Я так и знал, что ты опять заведешь этот разговор…
— Сколько лет подряд ты марал в грязи честное имя нашей семьи! Не так, так эдак!.. И вот теперь, когда тебе представилась возможность хоть как-то возместить этот ущерб, ты только и думаешь о том, как бы сделать еще хуже…
— Ну да, а теперь ты станешь говорить, что я обязан тебе жизнью.
— Да, обязан!
Бойкий ответ застрял у меня в горле, потому что братец-то был прав. В глазах защипало при воспоминании о смеющейся толпе, о боли и унижении — мне даже пришлось отвернуться, чтобы скрыть эти горькие чувства.
Я очнулся, только когда услышал свист клинка в воздухе, но опоздал. Братец ударил меня мечом плашмя по лопаткам, отчего я, шатаясь, упал на колени. Обернувшись, я увидел, как он навис надо мной со сверкающим мечом в руке, на губах его застыла зловещая усмешка.
— Такую игру помнишь, братец? — заорал он.
Конечно, я помнил. Как же не помнить? Мы вдруг снова словно оказались мальчишками, играющими в войну. Оружие нам заменяли палки, и я, как обычно, был сбит с ног, а мой верзила братец собирался схватить меня за волосы, что в настоящем бою означало добыть пленного.
— Вот он, мой возлюбленный сын! — Этим злорадным воплем завершался воинский ритуал, когда его пустая рука тянулась ко мне.
Только, похоже, эту игру я все-таки усвоил лучше — не зря так долго учился. Когда пальцы его почти коснулись моих волос, я отдернул голову и впился зубами ему в руку.
Он взревел от боли и ярости. Он пытался вырвать руку, но я вгрызался в нее зубами, словно горностай в кролика. Перед глазами моими поблескивал меч — это братец пытался совладать с собой, чтобы не перерубить мне шею, а потом швырнул его в самый дальний угол комнаты, стараясь освободить руки.