Ухватив нашу жертву с обеих сторон за подмышки, мы с Рукастым выставили тело вперед. Если бы только ноги его не волочились безвольно по каменным плитам, а голова не откидывалась беспрестанно то в одну, то в другую сторону, то выглядел он, как я заметил про себя, совершенно как живой.
— Что это с ним? — спросил у нас молодой жрец.
— Обморок, — сказал я. — Такое ведь бывает, правда же? Особенно после священного напитка.
— Не обморок это, он мертв, — проговорил жрец бесстрастным ровным голосом.
— Мертв?! — Рукастый решил прикинуться дурачком.
Тут в разговор вступил один из опытных жрецов:
— Сдается мне, он упал со ступенек, когда пытался удрать. А я-то еще думал, что это там за шум внизу поднялся.
— Может, поскользнулся? — наивно предположил я, чувствуя, что отговорок скоро не хватит.
— То есть пытался удрать. И как же мы можем предложить такое существо в дар богу войны?
Вокруг алтаря перед храмом располагалось шестеро жрецов. Пятеро из них были облачены в ритуальные накидки и шлемы с перьями, щеки разрисованы багряной краской. Среди них находился и огненный жрец — его можно было легко узнать по огромному окровавленному ножу.
Однако не этот нож приводил меня в трепет, а шестой жрец, на которого выжидающе смотрели все остальные. Одет он был в ниспадающий сверкающий плащ из сине-зеленых перьев птицы кецаль и высокий яркий шлем также из перьев; в носу его была продета бирюзовая пластина, на груди красовалось обсидиановое зеркало. Когда он метнул на нас с Рукастым свирепый взгляд, красные полоски на щеках и нарисованные вокруг глаз звезды зловеще зашевелились. Как верховный жрец бога войны — пейналь — он только что совершил круговой обход города, по пути принеся в жертву несколько человеческих жизней, — и это после восьмидесятидневного воздержания от пищи. Даже не будь он голоден, изможден усталостью и крайне раздражен, ничего хорошего от него ждать не приходилось, а находящийся в таком состоянии верховный жрец был вдвойне опасен.
— Бог войны требует свою пищу, — рявкнул он.
Я сглотнул нервный комок в горле и, пытаясь что-нибудь придумать, устремил взгляд на храм Тлалока. Мне показалось, в его сумрачной тени я заметил какое-то движение.
Тогда не раздумывая я крикнул:
— Эй ты! Над чем это ты смеешься?
Семь голов разом повернулись в том направлении. Только мертвец по-прежнему смотрел в пол.
Мгновения казались бесконечными. Верхняя площадка пирамиды, возвышавшаяся над суетным городом, была безмолвна, как горная вершина. В кои-то поры простой смертный дерзнул повысить здесь голос, от моего крика эта тишина, казалось, и вовсе застыла. И вот, когда семь пар глаз вновь устремились на меня и семь ртов готовы были уже открыться, из тени храма вышел человек в черном плаще.