– В свою очередь заверяю тебя, кар-карт, что прибыл сюда, не имея намерения принести смерть тебе или твоим людям, пока нахожусь под защитой твоего обета, – отвечал Музта, внутренне кипя оттого, что Джубади назвал свои владения бескрайними.
Он впервые лицезрел воочию того, кому еще полтора года назад не уступал в могуществе. Хотя Джубади был ниже его, Музта подозревал, что в рукопашной схватке тот скорее всего одержит над ним верх благодаря своим мощным рукам. В нем угадывалась напряженная, как сжатая пружина, сила, раздражавшая Музту. Сравнивая руки Джубади со своими, покрытыми уже седеющими волосами, он думал о том, что испытания последних полутора лет изменили его сверх всякой меры. В глазах Джубади Музта улавливал едва заметную насмешку, как будто вождь мерков не воспринимал своего давнего соперника всерьез.
«Ну и пусть себе тешится, – подумал Музта в сердцах. – На его месте я чувствовал бы то же самое». Почему-то эта мысль принесла ему наконец что-то вроде утешения, словно открыв перед ним некие возможности, прежде не приходившие ему в голову.
Джубади встретил взгляд Музты молча. «Так вот каков этот простофиля, – думал он равнодушно. – Уму непостижимо, как мог один из виднейших представителей Высшей расы дойти до такого унижения». На мгновение в нем проснулось желание плюнуть гостю в лицо в знак презрения. Однако он понимал, что если бы этого не случилось с Музтой, то у него самого не оставалось бы почти никаких надежд успешно отразить нашествие бантагов. Чуть заметная улыбка тронула его губы.
Развернув коня, Джубади направился к въезду в город бок о бок с Музтой. Остановившись меж двух факелов по обеим сторонам главных ворот Карфагена, они поклонились сначала на восток, где лежала земля вечных скитаний и мерков, и тугар, и южных орд бантагов и тамаков. Затем, повернувшись, они поклонились в сторону запада, обители покоя, где садилось солнце и кончалось время, откуда начинался путь к звездам. Музта молился про себя, чтобы Кубата и другие павшие воины не забывали о нем, странствуя в бесконечной ночи, и поддерживали его в выпавших на его долю испытаниях, напоминавших тягостный сон.
Под сенью ворот Музта на миг почувствовал облегчение. В этих южных странах было чертовски жарко, тем более в громоздких парадных доспехах, которых требовал этикет, плаще из человеческой кожи и тяжелом шлеме, увенчанном четырьмя человеческими черепами.
В городе же в нос ему сразу ударила такая вонь, что его чуть не вырвало. Почему они предпочитают жить в этом зловонии, а не на просторах степи, овеваемых свежим ветром, было выше его понимания.